- Не двигайся, Саске, - в приказном порядке распорядился Намикадзе, и подросток застыл, правда, не столько потому, что об этом его попросил блондин, а потому, что наконец-то понял, что его голова покоится на коленях Наруто, а под спину его поддерживают сильные руки, бережно и почти невесомо, но при этом давая достаточную опору. – Сворачиваемся и едем ко мне. Пусть Саске сперва мама осмотрит, а после будет видно.
- Твоя мама врач? – рассеянно спросил Саске, боковым зрением замечая, насколько ретиво Инудзука поспешил выполнять поручение блондина. Собаку в поле зрения видно не было, возможно, он был чем-то занят, хотя так было даже лучше, потому что для полностью принижающего его учиховскую гордость комплекта было достаточно и возившегося с ним, как с маленьким, Наруто, так что укоризненный взгляд аловолосого был бы уже перебором для его личного лимита невозмутимости. К тому же, Гаара, похоже, был не таким уж и замкнутым, по крайней мере, в столь узкой компании он вел себя, как обычный человек… И Саске снова фыркнул, подумав о том, что все-таки нехило он приложился, раз в подобный момент думает о взгляде и характере Собаку.
- Медсестра, - коротко ответил Наруто, склоняясь над ним ещё ниже и обеспокоенно всматриваясь в его лицо. – Саске, ты как?
- Я самый больной в мире человек, - попытался отшутиться Учиха, прикрывая веки, потому что блондин был так близко, что ощущалось его дыхание и хотелось приподнять руку, чтобы прикоснуться и скользнуть пальцами по загорелой щеке.
Забота Наруто, как наркотик. Саске понимал, что она опасна для него, что от неё нужно, не медля, отказаться, что чревато настолько плотно привязываться к практически незнакомому человеку, но чем чаще он повторял себе это, тем отчаяннее не хотел терять это ощущение безопасности и свободы, которое одолевало его в присутствии блондина. Может, именно поэтому он стал не достоянием, а разочарованием? Может, его природа сама по себе была слабой и нуждающейся в сильном плече? Может, он просто не был создан для того, чтобы быть идеальным Учихой? Раньше подобных мыслей не возникало. У Саске не было на них права, потому что обстановка, в которой он вырос и в которой его воспитывали, просто не предопределяла подобных сомнений, но здесь, вдали о того, что и делало его Учихой, обнажая личину простого человека, все желания и рвения обострялись, и Саске, в такой-то момент, признался сам себе, что ему нравится быть опекаемым. Но не кем-нибудь, нет. Был бы здесь хоть Ходзуки, хоть Нара, хоть вся лос-анджелеская богема, он бы ни к кому из них не потянулся и не доверился бы так, как это происходило рядом с Намикадзе. Может ли быть так, что в том, о чем ему говорил брат, был смысл? Могло ли быть так, что двое в этом мире встречались только потому, что были предназначены друг другу судьбой?
- Все-таки у меня полное и глубокое сотрясение, - с улыбкой на губах констатировал Саске, позволив себе очередную мимолетную слабость и прикоснувшись к ладони блондина кончиками пальцев, ощущая желанность тепла этого прикосновения, - потому что сейчас в моей голове роятся совершенно дурацкие мысли.
- Ответственность за это я тоже возьму на себя, - на полном серьезе ответил блондин, а Саске подумал о том, что, знал бы Наруто, насколько он прав в своих выводах, то не бросался бы столь сокровенными фразами, которые были слишком нереальны для современного мира отношений. – Попробуй-ка сесть.
- Это издевательство над больным человеком, - пробормотал Учиха, все-таки повинуясь блондину и пытаясь подняться. Конечно же, Наруто его поддержал. Подростку даже показалось, что его приподняли и бережно усадили, сразу же прислоняя спиной к своей груди, поддерживая и не позволяя давать нагрузку на возможные травмированные участки. Да, так оно и было, но Саске не хотелось думать о том, что о нем заботились, как о девчонке. Не хватало ещё, чтобы Намикадзе на руках его носил на глазах у всех! А он мог. Саске чувствовал, пусть сейчас и не видел его лица, но это жертвенное рвение скорее подставить под удар себя, нежели его, слега пугало, в первую очередь тем, что Учиха не знал, что он сам может дать Наруто в ответ на столь бережную и, прямо скажем, гиперболизированную заботу.
- Саске, что болит наибольше? – вопрос прошептали на ухо, и Саске замер, все ещё ощущая легкое прикосновение воздуха к своей коже.
- «Разве именно сейчас это имеет значение?», – хотелось спросить, а после просто помолчать, не нуждаясь в заведомо известном ответе. Помолчать, вот так вот, застыв в этих бережных полуобъятиях, в которых, вполне возможно, ему больше не суждено очутиться, поэтому-то он и затянул молчание, делая вид, что прислушивается к ощущениям, на самом же деле впитывая в себя столь приятное, словно тянущееся к нему с помощью ниточек тепло, разливающееся по телу и замещающее собой боль.