Паучиха. Личное дело майора Самоваровой

— Вопрос только в том — за что мне мстить?

— Вопрос неправильный. Это тебе кажется, что не за что. А ты ближе всех к ним тогда была. Наверное, могла предотвратить беду.

— Могла?! — моментально вспыхнула Самоварова. — Могла так же, как и вы, как любой из тех, кто жил в этом подъезде! Я вам еще тогда говорила, Ольга не была моей подругой.

— Варь, да ты будто оправдываешься…

— За что мне оправдываться?! Как вы помните, я единственная, кто впоследствии навещал несчастную девчонку! — продолжала горячиться Варвара Сергеевна.

— Помню, конечно, — с трудом встав с кресла, Маргарита Ивановна схватилась за поясницу и, потирая ее рукой, доковыляла до дивана. Усевшись рядом с Самоваровой, соседка приобняла ее высохшей, с выступающими на запястье синими венозными прожилками рукой. — В первый-то раз мы с тобой вместе ходили… Никогда не забуду глаза тех, в коридорах, детишек… Маленькие, полуголодные, напрасно ждущие чуда…

Слушая старушку, Самоварова в очередной раз задумалась о том, как же избирательна человеческая память. Если бы Маргарита Ивановна не напомнила, она, возможно, так и не восстановила бы в памяти тот факт, что в первый раз пошла в детский дом вместе с ней. Перед глазами ожила картинка: вот она, Варя, все еще загорелая после отпуска, и бодрая сорокалетняя Маргарита выходят из такси. В руках у Вари обрывок клетчатого тетрадного листа с адресом. Таксист помогает выгрузить из багажника несколько увесистых целлофановых пакетов — в них конфеты, фрукты, мягкие игрушки, гэдээровская хвойная пена для ванн будуазан, полпалки «салями». Посылку для сироты, с миру по нитке, собирали тогда всем подъездом…

— Да, конечно… А потом я раза три ходила одна… Передачи брали, а с девчонкой повидаться не давали. Заведующая говорила, мол, если забирать не будете, нечего ей душу травить. А зимой она умерла…

— Варюшка! — Соседка крепко прижала ее к себе и погладила по плечу. — Ни в чем ты не виновата. Ты только не переиначивай мои слова: я всего лишь хотела сказать, что одно и то же событие, один и тот же факт каждый воспринимает по-разному.

— Безусловно. Но воспринимать-то, кроме нас с вами, давно уже некому!

— Слушай… Я вот думаю, может, какой-то родственник через столько лет объявился? Попытался восстановить картину трагедии, решил сделать тебя крайней, ну и мстит таким образом?

— Господи, да за что мне мстить?! — раскрасневшись, негодовала Варвара Сергеевна. — За то, что общалась с Ольгой и один раз имела глупость забрать из детсада ее дочь? За то, что не взяла ее с собой на юг? За то, что носила передачи в детдом?

— Успокойся… Курить, вижу, хочешь. Кури здесь, я хоть подышу! — Маргарита Ивановна привстала с дивана. Кряхтя, проковыляла к югославской, еще «с тех времен» стенке и выудила из парадной, уставленной хрустальной посудой и чайными сервизами секции небольшую пепельницу. — Про юг я ничего не знала. Что за история? — Дрожащей рукой соседка поставила пепельницу на столик.

— Да не было никакой истории, — тут же воспользовавшись великодушным предложением бывшей заядлой курильщицы, Варвара Сергеевна достала из сумочки портсигар. — В тот день, когда я видела их в последний раз перед отъездом, Ольга просила меня взять ее дочь с собой в отпуск. Но я не могла этого сделать, понимаете?! Не могла и не хотела!

— Варюшка, ну вот, опять ты разошлась! — Зажмурив свои выцветшие, но все так же ярко подкрашенные глаза, Маргарита вдохнула в себя порцию дыма. — Какой хороший табак… Правильно делаешь, что опилки не покупаешь. В «Яве» советской и то раньше табак был настоящий, не то, что в нынешних, импортных вонючках. И, не делая паузы, добавила: — Конечно, ты не должна была брать с собой чужого ребенка!

— Сказать по совести, Регина меня всегда пугала. — Застарелое, засевшее где-то глубоко внутри крошечным, но острым камушком, сильно царапало, и Самоварову прорвало: — Взгляд у нее всегда такой был, будто это она за Ольгой присматривает, чтобы не натворила чего. А та все равно натворила… Девчонка как наперед знала!

В день, когда это случилось… Помню, вы позвонили в дверь… Вбежав в квартиру, я, признаюсь, думала о том, чтобы забрать ее к себе. Тельце помню это щуплое, ладошки горячие на моей шее, жмется ко мне, плачет… Я ведь действительно думала ее забрать… А потом вдруг на взгляд ее наткнулась — недобрый, недетский — будто она всю меня насквозь видит… Жутко мне стало!

Варвара Сергеевна раздавила в пепельнице окурок и посмотрела на притихшую Маргариту Ивановну.

— Знаю, не лукавишь, — переварив услышанное, вздохнула соседка. — Сама все видела, помню. Звереныш она была. Ни одна нормальная мать звереныша в дом, где живет любимый ребенок, не впустит. Все ты правильно сделала. Да вот только объяснить это уже некому… Хочешь, завтра вместе в храм сходим?

— Засиделась я у вас, пойду! — Варвара Сергеевна встала с дивана.

Наклонившись к соседке и стараясь не вдыхать в себя запах старого тела, приобняла ее за плечи.

— Завтра не получится. Да и вам, вижу, тяжело ходить.

Маргарита Ивановна глядела на нее по-матерински строго: