Паук в янтаре

– Разумеется, ты можешь покидать наш дом, когда пожелаешь, но только после того, как тебе станет лучше, – словно прочитав мои мысли, сказал он. – Я сообщу своему чинторьерро, чтобы он был готов отвезти тебя во дворец Астерио в любое время. Но сначала – отдых.

Пришлось признать, что Доминико был прав. Хоть мое сердце и рвалось к сестре прямо сейчас, последствия физического и энергетического истощения еще давали о себе знать. Я чувствовала постыдную слабость, хотя провела сегодня на ногах едва ли несколько часов.

Умом я понимала: лучшее, что я могла сделать для сестры, – помочь Доминико найти доказательства причастности Аурелио к убийствам. И, загнав усталость как можно дальше, я заставила себя вчитываться в документы, свидетельства и газетные вырезки, которые верховный обвинитель приносил и приносил в гостиную из кабинета с такой частотой, будто в подвале его дома был проложен отдельный проход в городской судебный архив.

Свечи в комнате почти прогорели. Незаметно закончилась бутылка вина. Опустевшая ваза с фруктами была поставлена на пол, чтобы освободить место для новых бумаг. Верховный обвинитель по письмам и заметкам о крупных приемах в домах иллирийской знати вычерчивал маршрут Аурелио Меньяри, сопоставляя его с датами смерти девушек. Его темная энергия, которую я, к моему величайшему облегчению, понемногу начинала чувствовать, обвивалась вокруг меня, отзывалась в теле приятным волнующим покалыванием. Мое дыхание участилось, стало прерывистым и неглубоким. Хотелось протянуть руку, коснуться его ладони, замершей над листом бумаги, переплести пальцы…

Будто почувствовав это, супруг отложил перо и вполоборота повернулся ко мне:

– Уже почти утро. Закончим позже.

Я огляделась, только сейчас поняв, что мы действительно проработали всю ночь. Всю нашу первую брачную ночь. Это было так странно и неправильно, но в то же время именно этого мне и хотелось. Возможности подумать – пусть даже недолго.

Я понимала: молодой мужчина, полный горячей, необузданной силы, вряд ли будет терпеливо ждать, пока холодная жена-северянка решится впустить его в свою спальню. Некстати вспомнились жестокие южные обычаи – собаки, цепи, – о которых так цветасто рассказывал Витторио Меньяри, и двусмысленные намеки бывшего коменданта. Я была готова поверить, что Доминико может оказаться пылким любовником и вдобавок иметь… особые предпочтения.

Думать об этом было страшно.

– Пойдем. Я провожу тебя.

Доминико поднялся с дивана и протянул мне раскрытую ладонь. Немного замешкавшись, я все же приняла его помощь. Верховный обвинитель криво усмехнулся каким-то своим мыслям и несильно сжал мои пальцы.

В тягостной тишине мы дошли до дверей, ведущих в мою комнату. Доминико остановился, не выпуская моей руки из своих ладоней, вгляделся в лицо.

Кажется, я задержала дыхание.

– Не бойся, – вдруг сказал он. – Это ложь.

Я подняла на него глаза, не понимая, о чем он.

Насмешливая улыбка тронула уголки его губ.

– Истории про жестоких южных лордов, Яни. Байки, которыми у вас пугают впечатлительных юных девушек. Собаки, цепи, кнуты, кровавая охота… Это ложь. Пережиток прошлого. – Он повернулся ко мне всем телом, поглаживая мою ладонь. – Темного, но прошлого. А сейчас… Нас учат боготворить женщин. Восхищаться ими. Ловить каждый жест, каждую улыбку, каждое крошечное нервное движение… Чувствовать, предугадывать малейшее желание. И никогда, никогда не пользоваться своей силой во вред. Не прибегать к насилию. Не брать то, чего хочется – даже если очень хочется, – не слушая возражений.

Я смотрела на него, не отрывая взгляда, и что-то странное рождалось в душе, отзываясь на его слова. Он был…

…удивительным.

– Я не буду скрывать, – просто сказал он. – Я хочу быть с тобой. Хочу тебя. Но ничего не случится…

И тут он наклонился ко мне – настолько близко, что я смогла кожей ощутить его тепло. Жаркое дыхание скользнуло по щеке, пошевелило короткие волоски у основания шеи, отчего по телу пробежала горячая волна.

– Если только ты сама не захочешь, – шепнул Доминико в самое мое ухо.

Я невольно повернула голову, и на короткое мгновение мы оказались лицом к лицу. Губы Доминико, чуть приоткрытые, почти соприкоснулись с моими, его потемневший голодный взгляд совершенно заворожил меня. Я застыла.

Показалось, еще немного – и его губы коснутся моих губ.

Он желал меня. Желание искорками тлело в глубине его желто-карих глаз, читалось в напряженной позе. И…

Его ничего не должно было сдерживать. Я принадлежала ему по закону и по собственной воле, была его женой в глазах людей и Короны. Он мог не медлить – он, южанин, горячий, как огненная лава ниареттских вулканов, мог просто… взять. Завоевать. Покорить.

Внутри пружинкой замерло нервно-сладкое предвкушение. Я боялась и одновременно хотела этого – этой маленькой победоносной войны, горячей и быстрой. Хотела его страсти – обжигающей и сильной, как вся темная магия Ниаретта. Я хотела быть побежденной, я хотела сдаться.

Но Доминико Эркьяни не спешил нападать.