Паутина

Примерно через час появился шейх — началось «заклинание», сопровождаемое, как всегда, избиением. Шейх бормотал под нос молитвы, опуская на головы и спины несчастных толстый камчин. Извиваясь под ударами, одни сумасшедшие отвратительно бранились, других била лихорадка, они кричали и это доставляло Ходжи — по лицу видно — наслаждение… Очередь дошла до ака Мирзо. Он даже не взглянул на шейха, словно били не его. Шейх торопливо пробормотал над ним «заклинания» и направился ко мне, хмурый и злой; я услышал одно только слово — «бисмиллах» — и чуть не вскрикнул от дикой боли. Не знаю, откуда только во мне взялись силы: смерил своего мучителя презрительным взглядом и не закричал… Стиснув зубы, я смотрел ему прямо в глаза, не мигая. Шейх, наконец, отвернулся, что-то пробормотал и ушел.

— Молодец! — сказал мне ака Мирзо. — В наших условиях мы не можем мстить ему лучше. Если будешь плакать, унижаться, молить о пощаде, то только доставишь этому палачу наслаждение, он сдерет с тебя кожу. Его надо лишать этого удовольствия.

Несколько позже нам принесли по куску сухой лепешки (видимо, давние остатки со стола Ходжи — измызганные, замасленные, плесневелые), и каждому сам «медведь» разлил ржавым железным черпаком по пиале горячей воды.

— Теперь можно отдохнуть. Будет у Ходжи настроение, придет «заклинать» вечером, нет — нас оставят в покое, — сказал ака Мирзо.

До полудня действительно ничего не произошло. Но только солнце пошло на убыль, ворота вдруг с треском распахнулись — Лютфи!!!

Она с плачем кинулась ко мне.

— Что с вами, почему вы попали сюда? — закричала она. — Это сделал Ахрорходжа, вы не сумасшедший, я знаю, вы не сумасшедший!..

У меня нет слов, чтобы описать вам мое состояние в тот момент. Я и обрадовался, и смутился, и испугался. Разве бывает любовь сильнее, чем эта, когда цветущая, точно роза, девушка, презрев страх и пересуды, вбегает к закованному в цепи несчастному узнику и, обнимая, уверяет, что он совсем не безумец!.. Паранджа у нее спала с головы, волосы растрепались, а в черных глазах ее я увидел слезы.

Да, я не сумасшедший, я пленник и раб твой, я узник твоей любви! Мне страшно, я боюсь за тебя, почему ты пришла, о цветок?

— Почему ты пришла одна? — спросил ака Мирзо.

— Нужно было идти в партийный комитет, — сказал Гиясэддин.

— Ходила, там собрание, — ответила Лютфи. — Заведующий нашим женским клубом побежал в милицию, оттуда сейчас должны прийти.

— Э, милиция!.. — махнул рукой ака Мирзо.

— Сделайте все, чтобы найти Халимджана и сообщить ему! — сказал Гиясэддин.

Лишь я не мог ничего говорить, спазмы давили горло. Я только гладил голову Лютфи и боялся, как бы шейх не обидел ее. А он уже спешил в сопровождении слуги, хищно осклабившись. Чем ближе подходил, тем мягче ступал… Слуга вырвался вперед, стал оттаскивать Лютфи.

— Не трогай ее! — гневно сверкнул глазами ака Мирзо. — Я расшибу тебе голову вашими же цепями.

Слуга отскочил.

— Он не сумасшедший, — метнулась Лютфи к шейху, — пощадите его!..

Она осеклась под взглядом его колючих глаз-буравчиков, торопливо подобрала паранджу, натянула на голову.

— Не надо! — крикнул я. — Не проси у них пощады, пусть они ее ищут у нас!

Шейх улыбнулся.

— Вот видите, дочь моя, этот юноша чуть-чуть тронулся. Вы хорошо сделали, что пришли, только больше одна к ним не приближайтесь, сперва ко мне заходите…

— Сейчас же отпустите его, или я заявлю властям! — требовательно сказала Лютфи.

Шейх прищурился.

— Дело ваше, заявляйте! — нагло ответил он. — Только не забудьте, что власти способны выслушивать не только вас, но и нас.

— С ним бесполезно разговаривать! — сказал я. — Уходи, Лютфи!

Лютфи выбежала, шейх, продолжая улыбаться, повернулся и скрылся во внутреннем дворе.

Не успели мы прийти в себя, как нагрянула милиция. Впереди не то чтобы шел — бежал плотный, приземистый, короткошеий, в кавказской, из золотистого каракуля, папахе и с лихо закрученными кверху пиками усов, мужчина. Он был явно чем-то взволнован, револьвер, болтавшийся у него на поясе, съехал куда-то назад, и, казалось, короткими шлепками подгонял его вперед. Милиционеры пронеслись, не глядя на нас.

— Хамдамча! — сказал ака Мирзо. — Пронеси, о боже, гнев свой, как бы чего опять со мной не случилось… Эта встреча может стать последней.

— Для кого? — спросил я.

Мирзо ака промолчал.

Хамдамча просидел у шейха с полчаса и также поспешно удалился со всей своей свитой.

— Кажется, моя записка встревожила их, — сказал ака Мирзо. — Иначе Хамдамча не появился бы так открыто. Что-то будет… Гиясэддин и ты, Мурадджан, берегите себя. Если со мною что случится, если меня сейчас заберут, не падайте духом, помните: не долго им еще лютовать осталось. Дни их сочтены. Видите, как они забегали, будто пауки в разоренном гнезде. Хороших людей на свете много, помните об этом!

Слова ака Мирзо меня испугали. За одну ночь я привязался к нему всей душой, как к старшему брату или родному отцу. Я беззвучно молил бога избавить этого чудесного человека от всех бед и несчастий.