Паутинка

– С тех пор я не переношу запах и вкус «Зубровки»! – рассмеялся я. – Даже название вызывает у меня приступ тошноты. Тот день был последним, когда я попробовал эту гадость. Эх, как молоды мы были, Иринка! Я скучаю по этим дням!

– Я тоже, – тихо произнесла она, печально добавив, – но прошлое уже не вернёшь. Оно нам неподвластно, лишь в памяти тлеют обрывки воспоминаний. Облачный туман!

– Да! Жесток мир! Скоротечна жизнь! – подтвердил я, понимая, что, прежде всего эти тлеющие обрывки сгорают у меня в сознании. – Ещё храню воспоминания, как в поезде мы с тобой заключили пари.

Ирина смотрела на меня ясными, но задумчивыми глазами. Она пыталась, припомнить этот потешный момент. Я решил, подтолкнуть её и хитро улыбнулся.

– Ну, как же? Разве не помнишь, Иринка?! Это произошло ещё до того, как я напился настойки.

– Да! Что-то такое было! – растянуто произнесла она.

– Чёрт меня попутал, связаться с тобой и заключить пари, кто дольше выдержит без сна! Аферистка!

Её лицо разгладилось. Она рассмеялась весёлым колокольчиком.

– Я заметила, как через какой-то момент ты начал клевать носом. Тебя хватило ненадолго.

– Ничего странного, Ирка! Была глухая ночь. После того, как я заключил пари, как назло, меня сразу же потянуло ко сну.

Её смех стал более заразительным. Она подарила мне белозубую улыбку.

– Ты начал смотреть в окошко, в котором ничего не видно, кроме проплывающих тусклых огней…, и этим ещё больше погубил себя. Скучный пейзаж, навевающий безмятежный сон.

– Но сначала, Иринка, я гордо зыркал на тебя, уверенный в своей победе. Мы, молча, играли в гляделки. Почему-то я не сомневался в том, что мне удастся, выиграть. Наивный! Вагон плавно качало. Проводник приглушил верхний свет. Поголовно все пассажиры видели радужные сновидения. На часах два часа ночи. Ты словно играла со мной. Потешалась! Ставила надо мной опыт. Именно тогда я почувствовал подвох, думая, что долго не продержусь и, отвернувшись, стал смотреть в окно, на темень. Это был детский психологический трюк с моей стороны. Мельком наблюдал, в надежде, что ты начнёшь моргать и зевать. А у тебя, блин, ни в одном глазу. Энергичная и спортивная. Казалось, что ты совсем не хочешь, спать. Тогда я искренне загрустил.

Молодая девушка склонила голову набок.

– Анвар, я помню трагичное лицо, которое ты состряпал, когда признался мне, что сдаёшься! В проблеске железнодорожных огней твои глаза излучали вселенскую печаль.

Мы одновременно расхохотались.

– Я полез на верхнюю полку, спать. Пристыженный, униженный и оскорблённый, – я специально оглянулся, чтобы удостовериться, не вызвал ли мой, не к месту, громкий смех недоумение на лицах других посетителей.

Затем приосанился, как пружина, выложив признание:

– Но я помню, Иринка, твой поцелуй на губах, когда ты решила подсластить горечь моего поражения и морально поддержать побеждённого. Ради этих минут был готов, с поднятыми лапками, лечь на лопатки ещё сто раз!

– Моё сердце разрывалось, что я не позволила тебе выиграть, – поделилась Ирина, – не уступила, не посторонилась! Если бы было возможно, то я переиначила свои поступки в этот день и поступила бы совсем по-другому!

Мы долго смотрели в глаза друг дружке, застыв, будто в замедленной съёмке. Я провёл рукой по её щеке. Ласково и учтиво, как бывало раньше.

– А я не могу забыть, как вместе ходили летом, загорать на пляж! – подала голос мама Иринки. Не удержавшись, она примкнула к нашей совместной беседе, разбавив интимное молчание.

Я повернулся к ней лицом. Дамира апа являлась миловидной женщиной шестидесяти восьми лет, с умными глазами на круглом лице и седоватыми волосами на голове. На её лице навсегда прописалась сердечная улыбка. Она обладала умением расположить к себе людей, в основном из-за своего покладистого характера.

– Ой! Я тоже помню, мама! На пляже в этот день собралась дружная компания! – очнувшись, возликовала Ирина.

– Никогда не забуду этот душераздирающий крик на пляже! – припрятав улыбку, я встал в позу независимого журналиста, получившего жирный гонорар за актуальный очерк.

– Какой крик? – недоумённо воскликнули Валеевы.

– Обычный…, но я охарактеризовал бы, как…, как истошный, пронзительный, убийственный! Разве вы не помните, кто оказался источником человеческой сирены?

– Разве кто-то тонул? Что-то я не припомню, Анвар! – растерянно изрекла Ира.

– Не дай Аллах! К счастью, никто не тонул, – я соскрёб неправильную отгадку девушки, будто ледяную наледь с лобового стекла, – отдыхающие находились в полном здравии, вполне заслуженно валяясь на песке в воскресный день.

– Кто кричал-то? – с удивлением спросила меня мама Ирины.

– Вы – уважаемая Дамира апа! Я не спутаю ваш несравненный голос, ни с каким другим!

– Я?!

– А, кто же ещё?! Именно Вы!

– Ах! Да! Это потешная история и я её вспомнила! – Иринка улыбнулась, посмотрев на маму, – Разве ты не помнишь? Анвар красочно расписал её в ярко – жёлтые тона летнего зноя?

– Простите! Что-то запамятовала! – виновато призналась Дамира апа.

Для замечательной женщины, которая сделала мне много добра, повторил: