Эти последствия имели в основном негативный характер. Вынужденное следование „компетентным“ рекомендациям Объединенной сессии предельно сузило рамки психологического исследования, сводя их главным образом на единственно разрешенную проблематику — „психика и мозг“. И хотя некоторое число психологов (к примеру, А. Р. Лурия, Е. Н. Соколов и другие) и в самом деле обогатили психофизиологию значительными работами, основная масса психологов занималась тем, что тогда называли „приговариванием“ Павлова, т. е. наполнением своих сочинений к месту или не к месту цитатами и ссылками на Павлова.
„Верные павловцы“ лишали своего благословения любую сколь-нибудь далекую от соприкосновения с ВНД психологическую проблематику…. Рефлексологический или, точнее, неорефлексологический подход на протяжении двух десятилетий доминировал и в педагогической психологии, которую многие исследователи пытались строить на основе условных рефлексов, или временных связей. Это вызвало возрождение господствовавших в психологии XIX в. теорий, сводивших обучение и усвоение к ассоциациям. А у нас такой подход считался в 50-е гг. XX в. прогрессивным и плодотворным только потому, что декларировался в качестве воплощения идей И. П. Павлова в психологии.
Вновь воспроизводилась классическая рефлексологическая схема. Что такое знание? Ассоциация. Что такое понимание? Ассоциация. Что такое память? Ассоциация. Что такое воображение? Ассоциация, и т. д. Научная бесплодность подобных голых констатаций сейчас очевидна. Теории обучения сводились к примату заучивания, механического запоминания и воспроизведения…
История „павловизации“ в 50–60-е гг. является яркой иллюстрацией идеологического прессинга, которому подвергались многие области знания в годы советской власти.» (Петровский А. В., 2000)
«…Однако к середине XX в. в СССР имели место чрезвычайно широкая трактовка идей П. и попытки их насильственного внедрения в психологию и педагогику, проявлявшиеся не только в научных дискуссиях (по проблемам соотношения психологии и физиологии ВНД, определения предмета психологии, природы психического и пр.), но в свертывании исследований по многим чисто психологическим направлениям. В 1950 г. по указанию Сталина была проведена объединенная сессия АН и АМН СССР (т. н. „Павловская“), которая санкционировала безудержную догматизацию и абсолютизацию учения П…» (Психологический словарь, 2001).
«… в условиях идеологического давления, которое испытывала наука в советский период, произошла абсолютизация и догматизация павловского учения, а его распространение превратилось в процесс насильственного насаждения в психологию и другие области исследования (медицину, педагогику, языкознание и др.). Развитие рефлекторной теории И. П. Павлова тормозилось. С инакомыслящими неудачливые эпигоны учения Павлова боролись административными методами.
Пресечена разработка ряда важных направлений. Советская физиология стремительно откатывалась от переднего края мировой науки. Диктат нескольких „правоверных павловцев“ определял какие лаборатории открывать, какие закрывать. Лишились всех должностей многие выдающиеся ученые.
Началась вакханалия в смежных науках. Примитивно понятое учение об условных рефлексах стало насаждаться в психологии и психиатрии, став преградой на пути изучения душевной жизни в норме и патологии. Огромен был ущерб, нанесенный практике медицины и воспитания. Повсюду требовалось лечить и учить „по Павлову“. Научная молодежь нравственно растлевалась. Чтобы держаться на плаву, публиковаться, защищать диссертации и т. д. приходилось манипулировать набором ритуальных слов. Никого не интересовала убежденность в их правоте. Перед ней были образцы поведения старших.» (Ждан А. Н., 2004).
«В течение более чем двух десятилетий имя выдающегося отечественного ученого Ивана Петровича Павлова использовалось для репрессий в биологических науках и психологии. Негласный запрет на дискуссию с тем, что было названо „павловским учением“ — догматизированной концепцией условных рефлексов — существовал с конца 30-х по конец 50-х гг., а реминисценции такого отношения к науке возникали и в 60-е гг.
… имя Павлова было соединено с идеологией: ученый, получивший от мирового научного сообщества звание „старейшины физиологов мира“, был объявлен исключительно национальным исследователем, из стоящего в ряду других выдающихся ученых превращен в единственного великого физиолога современности. В науку была введена чуждая ей роль политического вождя, приписывание ее Павлову позволило объявить его научные взгляды единственно правильными, а все отличающиеся подходы — „реакционными“, „вредными“, „антинаучными“. Не только критика взглядов Павлова, но и неизбежные и необходимые расхождения с ними находились под запретом: выражающее идеал науки слово „инакомыслие“ приобрело уничижительный смысл. В годы, последовавшие за сессией АН СССР и АМН СССР (1950 г.), одно только отсутствие заявления о лояльности по отношению к тому, что называли „учением Павлова“, несло опасность для ученых.» (Фейгенберг И. М., 2005).