Читаем Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному полностью

Зло – в уродливом мире придуманных общественных отношений и в той подлой лжи, которой сочится всякая официальная фразеология («Весь коллектив работает напряженно, – рубил воздух ладонью "хозяин", – пробиваемся к богатым рудам… Вследствие тяжелых геологических условий, план временно не выполнен… Это была политическая ошибка, встретить новый год сталинской пятилетки с потушенной звездой на копре… Весь коллектив несет трудовую вахту…» – всю эту пошлость несет начальник шахты в «Зиме 53-го», чтобы скрыть преступление – гибель шахтеров). Зло – в уродливо-искусственном обществе, а правда и красота – в природе. В природе мира и человека. Придуманный социальный строй обслуживается придуманной системой фраз, называемой «идеология»; это – зло второго яруса, растлевающее душу, в особенности, хрупкую, легко доверчивую душу юного человека: Сашеньки, Кима. Но зато в юном человеке природные силы неудержимы, и они без труда сметают ложь и уродство. Самая могучая из этих природных сил – любовь, и в конце повести «Искупление» это она, любовь, торжествует, игнорируя условности поколений, классов, цивилизаций, нравов, привычек.

Горенштейн решительно отвергает всякие ложные, измышленные построения; естественное несет добро. Поэтому он противник идеологии и идеологов; даже Достоевский его привлекает до той поры, пока не выработал себе искусственной идеологической системы, – Горенштейну близок автор «Бедных людей», не автор «Братьев Карамазовых» или «Бесов». Не знаю, что думает Ф.Горенштейн о книгах А.Зиновьева; вероятно, они ему чужды. Дело в том, что у Зиновьева человек до конца социален, им потому и удается так хитро манипулировать, что природа – не сопротивляется; для Зиновьева советский режим до такой степени обеднил, уплощил, обездуховил человека, что теперь литература невозможна – о таких людях романы писать нельзя. («Донос, измена, предательство, обман и т. п… не рождают проблем, достойных быть проблемами великого искусства, в обществе, в котором нравственность не образует социально-значимого механизма» (из книги Александра Зиновьева «Светлое будущее»).

Фридрих Горенштейн не только умеет писать романы об этих людях и даже о самых мерзких подонках самого мерзкого из обществ, но демонстративно превращает гадкую, себялюбивую, растленную советской демагогической пропагандой Сашеньку чуть ли не в мадонну. Потому что в единоборстве с фальшивой социальной конструкцией одерживает победу святая сила Природы. Пусть в заключение этого предисловия прозвучат слова Фридриха Горенштейна из его повести «Зима 53-го»: «Любовь к окружающему миру, к существованию, пусть подсознательная, есть последняя опора человека, и, когда природа отказывает ему в праве любить себя, любить воздух, воду, землю, он гибнет. И чем чище и нравственней человек, тем строже с него спрашивает природа, это трагично, но необходимо, ибо лишь благодаря подобной неумолимой жестокости природы к человеческой чистоте чистота эта существует даже в самые варварские времена».

__________

Именно Эткинд первым сумел заинтересовать Горенштейном французские издательства.

Параллельно Горенштейна стали активно публиковать эмигрантские журналы:

«Время и мы» – №№ 42, 50, 51, 55, 59, 68, 92, 94, 100, 105.

«Континент» – №№ 17, 18, 29, 35, 36, 39, 45.

«Двадцать два» – №№ 13, 42, 43, 74, 75 и другие.

Из интервью Горенштейнa в парижском отделении «Радио Свобода» Анатолию Гладилину 10 июня 1982-го:

Ф.Г. Я могу сказать только одно, что, выехав на Запад, в Европу, я не чувствую себя на чужбине. Я говорил ранее и говорю теперь, что Европа и Россия особенно, если не цивилизация, то культура едина – это одна европейская культура. И в этом отношении никаких особых проблем у меня нет. Я работаю, мне интересно видеть Берлин, Париж, Кельн. Я не понимаю, почему писатель, связанный с русской культурой, должен быть заперт между Москвой и Рязанью. Плохо, что мы отрезаны от Москвы, от Рязани – это, конечно, плохо. Однако жизнь идет вперед, я уже не молод – мне 50 лет, и мне хочется ощутить камни Европы. В «Галлимаре» выходит моя вещь, написанная в Советском Союзе, большой роман. Но сейчас я занялся написанием небольших вещей.

А.Г. Хочу пояснить нашим слушателям, что «Галлимар» – это одно из самых престижных издательств Франции.

Ф.Г. У меня вышел мой роман в Германии, этот же роман вышел в двух скандинавских издательствах, норвежском и шведском.

А.Г. Это какой роман?

Ф.Г. «Искупление». И сейчас он должен опять переводиться в «Галлимаре». Следом за выходом романа «Псалом» будет переводиться роман «Искупление» на французский язык.

А.Г. То есть уже две французские книжки?

Ф.Г. Да, две, если не считать опубликованных в «Метрополе» «Ступеней» по-французски. Кроме того, вышли по-немецки в издательстве Зальцбургского университета несколько моих рассказов. Сейчас переведен и выходит мой рассказ, написанный на Западе, в венском журнале «Литература и критика» – это известный венский журнал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Биографии и мемуары

Похожие книги

100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное