Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

В них, как и в двух московских интервью, Горенштейн взял, как показалось многим, тон поучающего… Хотя это было просто изложение взглядов… Да, дающее нелестную оценку так называемым «шестидесятникам». Но Горенштейн никогда не подлаживался, а всегда говорил то, что думал…

В московских интервью его не остановило то, что о его многочисленных публикациях не было написано почти ничего позитивного, приветствующего его возвращение в русскую литературу после паузы в 25 лет. Вообще было написано совсем немного. Кто знает, может быть, именно эта первая настоящая волна замалчивания, заговор молчания и спровоцировал филиппики Горенштейна в начале 90-х.

Некоторые в Москве были все же рады его первому приезду в 1991 году. Радушно принимал его в качестве одного из «хозяев» в редакции журнала «Юность» Андрей Вознесенский. Премьеры пьесы «Детоубийца» в театре им. Вахтангова под названием «Государь ты наш, батюшка…» в сентябре и чуть позднее в Малом театре под названием «Царь Петр и Алексей» (премьера – 27 декабря 1991 года) вызвали интерес публики, да и журналисты и СМИ отнеслись к нему с уважением и вниманием. Приехав в Москву в сентябре 1991-го в телеинтервью Виктору Ерофееву Горенштейн воздерживался от оценок тех или иных личностей, но в двух последовавших затем интервью для газет дал убийственную характеристику всем, кого он называл «шестидесятниками» (вспомним описанную Лазарем Лазаревым особенность Горенштейна, при которой слова вылетают из его рта помимо воли). Но имел в виду он прежде всего узаконенных писателей-ровесников. Говорил же, однако, о шестидесятниках обо всех сплошь, скопом, что тоже не очень на него похоже.

Интервью

Маргарита Хемлин

Автопортрет

М.Х. ГОВОРЯТ, приехал Горенштейн и ругает советскую интеллигенцию. Что, люди, с которыми вы были связаны, живя в СССР, в Москве, кажутся вам теперь другими? Или они СТАЛИ другими?

Ф.Г. Мои ощущения не связаны с моим выездом. Конечно, со временем я понял, что это такое – шестидесятники. Выезд в Германию – это второстепенное… Это не перелом в моей жизни. Перелом произошел при переезде из Киева в Москву. Хоть было тяжело и раньше, и позже – в Германии. Но истинный перелом произошел именно тогда – в Москве, в самом начале 60-х. По приезде в Москву я сразу написал свой первый профессиональный рассказ «Дом с башенкой». В библиотеке Некрасова. Просто сидел там за столом в читальном зале и писал. Я бы теперь не смог так работать. Был молодой… Я встретился с какими-то людьми: хорошими и плохими, но я столкнулся тогда и с шестидесятниками. Правда, такое название они себе придумали позже. Теперь-то я понимаю, что это – закономерно, что я не вписался в их компанию. У меня не получилось ни с Ефремовым, ни с группой «Нового мира» – Твардовского… Перед ними стоял выбор. Они выбрали Шатрова… И вот они идут с Шатровым. И «Современник», и Волчек…

М.Х. И сама идея шестидесятничества кажется вам надуманной?

Ф.Г. Да. И я никогда не скрывал. Вот Вульф написал в «Советском экране», что меня надо вызвать на дуэль. Это после интервью ленинградской «Смене». Шестидесятые – фальшивый ренессанс. Они же люди были все фальшивые. «Распалась связь времен»… В тридцатые годы кончилась культура. Пошли пятидесятые – с муляжами. Но эти муляжи еще обладали тем не менее какими-то формами.

М.Х. И за «форму» им можно простить то, что они – муляжи?

Ф.Г. Как сказать. Это не было опасно. Опасно то, что наступило потом. Разве вы можете откусить кусочек ветчины из папье-маше? В пятидесятые было сплошное папье-маше. А вот колбаски шестидесятников вы кушали с удовольствием… Не папье-маше, а эрзац. Выплеснули вместе с водой ребенка. Выплеснули… И пошла хемингуэевская комсомолия. Пошла новомировская кирза, пошел очерк. Пошло самовыражение. Исчезло ремесло.

М.Х. Да, но тем не менее в 78-м году вы напечатались в «Метрополе» и тем самым как бы привязали себя к шестидесятникам.

Ф.Г. Это была моя ошибка.

М.Х. Но если то был фальшивый ренессанс, то теперь, когда шестидесятники снова выходят на свет, занимают места на самом верху… Что это? Фальшивое воскрешение? Тогда страшно.

Ф.Г. Не страшно, если вы это понимаете. И читатель это понимает.

М.Х. Наверное, понимают не все. Иначе не было бы столько радости по поводу воскрешения.