Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

Ф.Г. Когда началось это… Нет, не воскрешение – оживление, реанимация, – я вообще перестал что-либо понимать. Я ничего не скрываю. И «Юность» уже отказалась иметь со мной дело. «Горенштейна нам не нужно. Нам нужны Аксёнов, Владимов, Войнович…» Они начали опять этих ребят прокручивать. Многие из них талантливы. Войнович талантлив. Но, к сожалению, он потерял… Ну нельзя работать на одном и том же… Я никогда так не делаю. Это тяжело – менять прием. Я каждый раз придумываю что-то новое. Самое главное качество шестидесятников – а я имел дело далеко не с худшими людьми: они знали заранее, какой материал взять, чтобы это понравилось публике. Всегда это присутствовало. У меня такого никогда не было. Чего я взвалил на себя пьесы? К каждой сцене готовишься, как к новой вещи. А эти ребята легко работают. Они получают удовольствие от работы. Прокручивают: я встретился с Петькой, с Машкой, с Дашкой… А что – приятно же травить баланду за столом… А у меня тяжелая работа.

М.Х. Но иллюзии были?

Ф.Г. Да не было иллюзий никаких. Было трудное для меня время, душа была расхлябана… А теперь «Метрополь» собираются переиздавать здесь… Восстанавливать… Пусть. Мне все равно. Вот главное для меня – роман. «Место». Вышел только что в советско-британском предприятии «Слово/Word». Вот – главное. А все остальное… У каждого писателя есть фундамент. Мой фундамент – «Место» и «Псалом». Две противоположные книги. Все-таки возьмите самого большого писателя – Толстого, Достоевского, – у них есть фундамент…

М.Х. В Германии вы – в вакууме? В языковом, уж во всяком случае… А другого вакуума вы никогда и не боялись.

Ф.Г. Я плохо говорю по-немецки. Это мне помогает, я много читаю по-русски. И потом, я приехал в таком матером возрасте, что со мной трудно что-либо было сотворить. Я – член Союза немецких писателей, между прочим. И член профсоюза немецкой прессы… А потом, учтите, это Германия. А Германия – не эмиграция. Германия – продолжение России. С Германией у меня взаимоотношения с малых лет. Они хотели меня убить маленьким – так это же не чужие люди… И мне интересно там жить. Я хотел бы жить во Франции, потому что это единственная страна, где у меня есть престиж. Теперь, надеюсь, он появится и в России, после «Места»…

М.Х. Что сейчас ваше издается в Германии?

Ф.Г. Интересная книга… Там под одной обложкой «Русский Нил» Розанова и мое «Последнее лето на Волге»… Да… А здесь еще ничего нет. Не опубликован «Псалом», не поставлены пьесы, нет моих главных рассказов… Ничего еще здесь нет…

М.Х. Сейчас, наверное, Германия, как никогда раньше, похожа на Россию.

Ф.Г. Не только сейчас. Она очень тесно связана с Россией. Если говорить о цивилизации, даже культуре. Но старой культуре… И характеры, и прочее… И потом, те проблемы, которые меня интересуют… Многое я узнал, живя в Германии. И о России в том числе. Почему я оказался в Германии? Просто мне там дали стипендию… Я надеюсь написать несколько книг о Германии. Если пробьюсь через русский материал. Кстати, я живу недалеко от места, где жил Набоков: он жил на Фазаненштрассе. Я живу совсем рядом… Набоков уделял большое внимание немецкой агрессии. Так же, как я теперь. Когда я говорю об этом, меня пытаются опровергнуть… Недавно на одном вечере после моего выступления выходит академик Волькенштейн и говорит: «Какая агрессия? Зачем? Немцы же хорошо живут». Он побывал там у двух или трех профессоров. Конечно, профессора хорошо живут. Основная масса немцев живет не так уж хорошо, это преувеличение. А во-вторых, разве «хорошо» или «плохо» – это гарантия от агрессии? И, кроме того, не хлебом единым. Ведь не на сытости держался немецкий империализм. Он держался на других вещах. О которых не место сейчас говорить… Многие немцы думают как я. Ну не многие, но целый ряд из тех, кого я знаю.

М.Х. Вас здесь никакая новая идея не осенила?

Ф.Г. Нет. Я здесь не увидел ничего нового. Но я увидел много хорошего.

М.Х. Что же?

Ф.Г. Воздух. Дер люфт. Воздух. Воры по переулкам сидят. Раньше ходили по главной улице. Теперь им труднее. Теперь они просто воры. А раньше были полицейские и воры – в одном лице.

М.Х. А вернуться сюда…

Ф.Г. А я вернулся. Вот моя главная книга – «Место»…

М.Х. Нет, вернуться – жить…

Ф.Г. А куда, куда вернуться? Я уезжал с улицы. Вернуться на три вокзала? Вот возвращаются, получают ключи от квартиры, получают советский паспорт – и это называется вернуться?

М.Х. А что значит вернуться?

Ф.Г. Вернуться – значит вернуться. Другого смысла в этом слове нет. И сил уже, знаете, нет – играть взад-вперед. И какое это имеет значение?

М.Х. Сейчас вы приехали на премьеру спектакля «Государь ты наш, батюшка…» в Вахтанговском театре по вашей пьесе «Детоубийца»… Фоменко практически перекроил пьесу. Что-то получилось не так?