Моралисту общество бороро преподает урок. Пусть он послушает туземцев, которые объяснят ему, как и мне, смысл этого балета, где две половины деревни живут и дышат одна за счет другой. Они обмениваются женщинами, имуществом и услугами в ревностной заботе о взаимности. Они соединяют браком своих детей, обоюдно хоронят своих мертвых, гарантируя друг другу, что их жизнь вечна, мир милосерден и общество справедливо. Чтобы подтвердить эти истины и поддерживать друг друга в этих убеждениях, их мудрецы разработали грандиозную космологию; они вписали ее в план деревень и в расположение жилищ. Сталкиваясь с противоречиями, они их преодолевали, рассекая их снова и снова, принимая противоположную позицию, чтобы отказаться от нее в пользу другого, разрезая и отсекая группы, объединяя и противопоставляя их, делая из всей своей социальной и духовной жизни герб, где симметрия и асимметрия находятся в равновесии, как замысловатые рисунки, которые прекрасная кадиувеу, подспудно ощущающая ту же обеспокоенность, наносит на свое лицо. Но что оттого, что существуют половины, контрполовины, кланы, подкланы, перед этим установленным фактом, навязанным нам недавними наблюдениями? В обществе, искусственно осложненном, каждый клан разделен на три группы: высшую, среднюю и низшую, и выше всех норм и правил стоит то, которое обязывает высшего одной половины жениться на высшей из другой, среднего на средней и низшего на низшей; то есть под видом братских учреждений деревня бороро приводит к анализу трех групп, которые всегда женятся между собой. Три общества, которые, не зная этого, останутся навеки различными и изолированными, заключенными каждое в свою гордыню, замаскированную ложными учреждениями, так что каждое из них является бессознательной жертвой ухищрений, цель которых оно само больше не может понять. Бороро напрасно старались олицетворить свою систему в обманчивом спектакле. Они не смогли опровергнуть эту истину: представление, что общество создано из отношений между живыми и мертвыми, сводится к усилиям скрыть, приукрасить или оправдать, с точки зрения религии, реальные отношения, которые преобладают между живыми.
Седьмая часть
НАМБИКВАРА
XXIV. Потерянный мир
Подготовка к этнографической экспедиции в Центральную Бразилию начинается на парижском перекрестке рю Реомюр и бульвара Себастополь. Там обосновались оптовые торговцы швейными принадлежностями и модными вещицами; именно там можно надеяться найти предметы, способные удовлетворить взыскательный вкус индейцев.
Год спустя после посещения бороро были выполнены все условия, необходимые для того, чтобы я стал этнографом: единодушное благословение Леви-Брюля, Мосса и Риве; выставка моих коллекций в галерее на рю Фобур-дю-Сент-Оноре; публичные лекции и статьи. Благодаря Анри Ложье, который руководил недавно образованным отделом научных исследований, я получил достаточные средства для самого крупного из всех моих начинаний. Прежде всего, нужно было снарядиться. Три месяца тесного общения с туземцами дали мне возможность узнать их вкусы, удивительно сходные на всем протяжении южно-американского континента.
В одном парижском квартале, столь же неизведанном для меня, как и Амазония, я вел себя необычно и выглядел крайне странно в глазах удивленных чешских импортеров. Я пытался найти то, что мне было нужно, среди разнообразного товара, и мне не хватало европейских терминов, чтобы описать им предмет моих поисков. Я мог использовать только индейские критерии поиска. Я старался отобрать самый мелкий бисер для вышивания, так называемый мелкий рокай, среди множества заполненных им лотков. Я грыз бусинки, проверяя их на прочность, обсасывал, чтобы убедиться, что они изготовлены из цветной массы и не потеряют цвет при купании в реке; я рассчитывал объемы необходимой партии товара, исходя из цветовых предпочтений индейцев: сначала белый и черный, в равной мере; потом красный; наконец желтый; и для очистки совести, немного синего и зеленого, которые, возможно, будут отвергнуты.