Печальные тропики

Кроме того, была проблема индейцев. В 1931 году телеграфный пост Паресис, расположенный в трех сотнях километров на север от Куябы и в восьмидесяти километрах от Диамантину, был атакован и разрушен неизвестными индейцами, вышедшими из долины Риу-ду-Санге, которая считалась необитаемой. Эти дикари получили прозвище beiços de pau, «деревянные морды», из-за пластинок, которые они вставляли в нижнюю губу и мочки уха. С тех пор их набеги повторялись с неравномерными интервалами, и пришлось перенести дорогу примерно на восемьдесят километров к югу. Что касается намбиквара, кочевников, которые посещали иногда посты с 1909 года, их отношения с белыми складывались по-разному. Достаточно хорошие в начале, они ухудшились постепенно к 1925 году, когда семь служащих были приглашены туземцами в их деревни и исчезли там. С этого момента намбиквара и работники линии избегали друг друга. В 1933 году миссионеры-протестанты расположились недалеко от поста Журуэны. Отношения быстро испортились. Туземцы были недовольны подарками – а точнее, их недостаточным количеством, – которыми миссионеры отблагодарили их за помощь в строительстве миссии и разбивке сада. Несколько месяцев спустя туземец, больной лихорадкой, явился к миссионерам и при свидетелях получил две таблетки аспирина, которые тут же проглотил. После чего он искупался в реке, заболел пневмонией и умер. Намбиквара, будучи искусными отравителями, сделали вывод, что их товарища убили. Из мести они совершили нападение на миссионеров. Шесть человек были убиты, в том числе ребенок двух лет. Отряд, прибывший на помощь из Куябы, обнаружил в живых только одну женщину. Ее рассказ, каким мне его передали, точно совпадает с тем, что мне изложили участники нападения, которые в течение нескольких недель были моими спутниками и осведомителями.

После этого случая и нескольких последующих атмосфера на всем протяжении линии стала напряженной. Как только удавалось связаться из главной станции Куябы с другими постами (каждый раз на это уходило несколько дней), мы получали самые печальные вести: где-то индейцы совершили нападение; где-то их не видели уже три месяца, что тоже было плохим предзнаменованием; а в местах, где их прежде удалось привлечь к работам, они снова превратились в bravos, то есть дикарей, и т. д. Была только одна обнадеживающая новость или, по крайней мере, мне ее так преподнесли: уже несколько недель три монаха-иезуита обустраивались в Журуэне, на границе территории намбиквара, в 600 километрах на север от Куябы. Я мог отправиться туда, чтобы получить необходимые сведения и затем построить окончательные планы.

Итак, я провел месяц в Куябе, чтобы организовать экспедицию; раз уж у меня появилась такая возможность, я решил идти, несмотря на то, что мне предстояло полгода путешествия в засушливый сезон через плато, которое, по описаниям, было пустынным, без пастбищ и дичи. Нужно было запастись едой, не только для людей, но и для мулов, которые будут служить нам верховыми животными, пока мы не достигнем бассейна реки Мадейры, где сможем продолжить путь на пироге. Мулу, если его не кормить маисом, не хватит сил нести седока, поэтому для перевозки съестных припасов нужны волы, которые более выносливы и довольствуются любой пищей, которую находят – жесткой травой и листвой. Тем не менее я должен был учитывать, что часть волов умрет от голода и от усталости, и купить их «с запасом». Также нужны погонщики, которые будут ими управлять, нагружать и разгружать на остановках, а значит, моя группа увеличится сразу на такое количество мулов и еды, что понадобятся дополнительные волы… Это был заколдованный круг. Вконце концов после долгих утомительных обсуждений со знатоками – бывшими служащими линии и караванщиками – я остановился на следующем составе: пятнадцать человек, столько же мулов и три десятка волов. Мулов выбирать не пришлось, так как в радиусе 50 километров вокруг Куябы на продажу было выставлено не больше пятнадцати, и я купил их всех, по цене от 150 до 1000 франков за голову, по курсу 1938 года, в зависимости от их внешнего вида. На правах руководителя экспедиции я оставил себе самое величественное животное: большого белого мула, приобретенного у тоскующего мясника, любителя слонов, о котором уже шла речь выше.