Из здания Сената на сцену выходят еще несколько персонажей, они обсуждают недавнее заседание. Некоторые сенаторы выступали против странного ритуала, усматривали ряд противоречий в этом превращении человека в бога. Но большинство было «за», многие сенаторы рассчитывали на большое будущее, величие и богатство, полагали, что ритуал укрепит императорскую власть, защитит государя от дворцовых интриг и заговоров. Для Ливии, жены Августа, апофеоз имел судьбоносное значение: «Он это заслужил!» Как все это напоминает мне Французскую Академию… Камилла, юная сестра Августа, сообщает императору о возвращении своего возлюбленного, Цинны, который отважно сражался за Рим. Она хочет, чтобы Август встретил его, надеясь, что своенравный и талантливый Цинна, коим он всегда был, удержит императора от апофеоза, поможет сохранить заведенный в природе порядок. Ливия противится этому: Цинна только и делал, что вносил в жизнь Августа сплошной хаос; этот сорвиголова счастлив только у дикарей.
Август хочет исполнить просьбу Камиллы, но к нему во дворец одна за другой приходят группы священников, поэтов, художников и не дают ему этого сделать. Многие римляне полагают, что ритуал обожествления Августа изменит все мировое устройство: священники считают, что теперь власть всецело окажется у них в руках, поскольку они посредники между богом и людьми. Художники видят в императоре лишь образ, а вовсе не земного человека: мраморные статуи приукрашены и во много раз больше живого императора, Август и Ливия видят в этом воплощение мощи и многогранности. Смущение возникает, когда легендарные героини Леда, Европа, Алкмена, Диана предлагают ему поделиться опытом коммерческого использования божественности.
Когда Август наконец остается один, к нему прилетает орел. Это вовсе не символ, не божественный знак, это жестокая птица, пахнущая падалью. Тем не менее это орел Юпитера, тот самый, который некогда после кровавой битвы похитил Ганимеда, юноша напрасно от него отбивался. Величественному и недоверчивому императору орел объясняет, что божественность – это просто иммунитет от того чувства отвращения, которое он испытывает к вонючей птице, будучи человеком. В лучезарном сиянии и предчувствии чуда Август не замечает, как становится богом. Он не испытывает никакой неприязни к дикой птице, спокойно переносит ее неприятный запах (даже когда орел покрывает его тело экскрементами). Падаль, гниль, вонь – не раздражают его. «Бабочки будут совокупляться на твоем затылке, ты сможешь без труда спать на голой земле, колючие шипы, мерзкие насекомые, проказа – все будет тебе нипочем».
Во втором акте, после разговора с орлом Август размышляет о взаимоотношениях природы и общества. Он решает увидеться с Цинной, который в свое время предпочел вести естественный образ жизни, в отличие от Августа, который занялся общественной деятельностью, стал императором. Цинна смущен. Втечение десяти лет во всех своих приключениях он думал только о Камилле, сестре своего друга, мечтал жениться на ней. Август был бы рад выдать за него сестру. Но римское общество осуждает неравный брак, Цинне не посчастливилось стать достойным ее по праву рождения, он должен преодолеть сопротивление общества. Поскольку Цинна имеет репутацию бунтаря, ему необходимо заручиться поддержкой общества и вырвать у него то, что и так принадлежит ему по праву.
Цинна возвращается домой, и начинается чудо. Знать приглашает его на пиры. Но только он знает, что заплатил за славу дорогой ценой – ложью. Весь его жизненный опыт – миф, ведь даже его путешествие – иллюзия, все рассказы о нем – ловкая выдумка с целью доказать римлянам, что он достоин Камиллы. Все только кажется настоящим, мы же видим только тени. Цинна завидует успехам Августа, но жаждет еще большей империи: «Раньше я говорил себе, что никто на свете, даже Платон, не может познать бесконечное разнообразие цветов и деревьев, существующих в мире, но теперь я разгадал эту тайну. Я прислушивался к своим ощущениям: страху, голоду, холоду, усталости. Вам этого не понять, ведь вы живете в прекрасных дворцах, ни в чем не нуждаетесь. Я ел ящериц, змей, кузнечиков; и я дорожил этой пищей, относился к еде как к ритуалу, желал изменить свое отношение к миру».