Читаем Печальные тропики полностью

В 4 часа вечера, изрядно устав, мы сделали остановку – между деревьев натянули гамаки, подвесили противомоскитные сетки, проводники развели огонь и приготовили обед из риса с вяленым мясом. Нас так мучила жажда, что мы без отвращения выпили несколько литров мутной от примеси почвы болотной воды, добавив в нее марганцовки. День подходил к концу. За серой кисеей москитных сеток пламенело небо. Едва удалось уснуть, как нас разбудили проводники. Они уже запрягли лошадей, нужно было продолжать путешествие. В теплое время года лошадей щадили и пользовались для переходов ночной прохладой. Вялые, сонные, немного продрогшие, мы пробирались по узкой, освещенной луной тропинке. Лошади спотыкались, близилось утро. К 4 часам утра мы добрались до Питоко, где некогда находился пост Службы защиты индейцев. Теперь там три разрушенных дома, между которыми кое-как удается подвесить гамаки. Река Питоко течет плавно; беря начало в Пантанале, через несколько километров она вновь теряется в нем. У нее в сущности нет ни источника, ни устья, кое-где русло и вовсе пересыхает. Для неопытного путешественника настоящую угрозу представляют пираньи, обитающие в реке, но для осторожного индейца они – не помеха: здесь купаются и набирают воду. Несколько индейских семей по-прежнему живут в этих болотах.

Мы забрались в самую глубь болот: то затопленные водой ямы между зарослей кустарника, то обширные грязные топи, без единого дерева вокруг. Для этого путешествия нам больше подошел бы вол под седлом, чем лошадь. Грузным животным можно управлять с помощью веревки, привязанной к кольцу, продетому в ноздри, и вол лучше переносит переходы по трясине, иногда погружаясь в воду по грудь.

Наконец удалось выйти на равнину, которая, вероятно, тянулась до реки Парагвай. Здесь нас застигла сильная буря, дождевая вода даже не успевала впитываться в землю. На горизонте не было ни одного дерева, и негде было укрыться; оставалось только идти дальше. Наши навьюченные лошади, да и мы сами промокли до нитки, то слева, то справа сверкала молния, словно кто-то палил из боевых орудий. Спустя два часа испытания закончились: дождь перестал, но на горизонте еще полыхали зарницы, как это бывает в открытом море. Уже на краю равнины мы заметили глинистую террасу высотой в несколько метров, на которой расположился десяток хижин, их силуэты вырисовывались на фоне неба. Мы прибыли в Энженью, неподалеку от Налике, и решили остановиться здесь перед тем, как попасть в прежнюю столицу края, к 1935 году состоявшую лишь из пяти небольших хижин.

На первый взгляд может показаться, что эти хижины мало чем отличаются от хижин бразильских крестьян в находящейся неподалеку деревне, на которых здешние индейцы невероятно похожи внешне как физически (здесь живет множество метисов), так и манерой одеваться. Однако язык их совершенно различен. Речь племени гуайкуру удивительно приятна на слух: быстрый темп, длинные слова, где долгие гласные чередуются с резкими зубными и горловыми звуками, а мягкие и плавные согласные вовсе отсутствуют. Возникает такое ощущение, будто слушаешь, как ручеек бежит по камням. Слово «кадиувеу» возникло из искаженного индейского самоназвания «кадигуегоди». О том, чтобы выучить их язык, не могло быть и речи, слишком мало мы у них находились, хотя наши новые хозяева немного говорили по-португальски.

Каркас индейского жилища образуют воткнутые в землю очищенные от коры стволы деревьев, скрепленные балками, уложенными наверху в развилку ветвей. Двускатная крыша покрыта сухими желтыми пальмовыми листьями, в отличие от бразильских хижин стен не было вовсе. Такой дом представляет собой нечто среднее между жилищем белых (у которых позаимствовали форму крыши) и древними индейскими навесами из плоских циновок.

Эти примитивные дома гораздо вместительнее, чем кажется на первый взгляд: в них ютились сразу несколько семей. В некоторых хижинах, похожих на вытянутые ангары, их жило около шести, за каждой в доме была закреплена определенная «территория», ограниченная частоколом и деревянной перегородкой. За таким своеобразным занавесом семьи проводили все свое свободное время – здесь играли дети, отдыхали мужчины и женщины. Повсюду были разбросаны куски оленьей кожи, хлопковые ткани, калебасы, сети, солома. В углах стояли огромные расписные кувшины для воды на специальных воткнутых в землю подставках-треногах и рукоятью, как правило, искусно украшенной.


Рис. 1. Кувшин для воды, украшенный красным высветленным орнаментом и блестящей черной смолой


Рис. 2. Три образца керамики кадиувеу


Рис. 3. Деревянные статуэтки. Слева: Старичок; справа: Мать Близнецов


Когда-то жилища кадиувеу были подобны «длинным домам» ирокезов. Своим внешним видом они полностью оправдывают это название, но суть изменилась, когда местные жители стали объединяться в трудовые общины, теперь речь уже не шла о традиции матрилокального брака, предписывающей молодым зятьям с семьями жить в доме родителей жены.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наука: открытия и первооткрыватели

Не все ли равно, что думают другие?
Не все ли равно, что думают другие?

Эту книгу можно назвать своеобразным продолжением замечательной автобиографии «Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!», выдержавшей огромное количество переизданий по всему миру.Знаменитый американский физик рассказывает, из каких составляющих складывались его отношение к работе и к жизни, необычайная работоспособность и исследовательский дух. Поразительно откровенны страницы, посвященные трагической истории его первой любви. Уже зная, что невеста обречена, Ричард Фейнман все же вступил с нею в брак вопреки всем протестам родных. Он и здесь остался верным своему принципу: «Не все ли равно, что думают другие?»Замечательное место в книге отведено расследованию причин трагической гибели космического челнока «Челленджер», в свое время потрясшей весь мир.

Ричард Филлипс Фейнман

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения. В книге прослежены конкретные контакты, в особенности, между российскими и немецкими университетами, а также общность лежавших в их основе теоретических моделей и связанной с ними государственной политики. Дискуссии, возникавшие тогда между общественными деятелями о применимости европейского опыта для реформирования университетской системы России, сохраняют свою актуальность до сегодняшнего дня.Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей, интересующихся историей университетов.

Андрей Юрьевич Андреев

История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука
Она смеётся, как мать. Могущество и причуды наследственности
Она смеётся, как мать. Могущество и причуды наследственности

Книга о наследственности и человеческом наследии в самом широком смысле. Речь идет не просто о последовательности нуклеотидов в ядерной ДНК. На то, что родители передают детям, влияет целое множество факторов: и митохондриальная ДНК, и изменяющие активность генов эпигенетические метки, и симбиотические микроорганизмы…И культура, и традиции, география и экономика, технологии и то, в каком состоянии мы оставим планету, наконец. По мере развития науки появляется все больше способов вмешиваться в разные формы наследственности, что открывает потрясающие возможности, но одновременно ставит новые проблемы.Технология CRISPR-Cas9, используемая для редактирования генома, генный драйв и создание яйцеклетки и сперматозоида из клеток кожи – список открытий растет с каждым днем, давая достаточно поводов для оптимизма… или беспокойства. В любом случае прежним мир уже не будет.Карл Циммер знаменит своим умением рассказывать понятно. В этой важнейшей книге, которая основана на самых последних исследованиях и научных прорывах, автор снова доказал свое звание одного из лучших научных журналистов в мире.

Карл Циммер

Научная литература