Печальные тропики

Жизнь нынешних обитателей этого убого поселения оторвана от далекого прошлого, о былом благополучии можно узнать лишь из воспоминаний итальянского ученого и художника Гвидо Боджани, дважды побывавшего в этих краях, в 1892 и 1897 годах. Он оставил уникальные этнографические материалы и прекрасный путевой дневник; сегодня его коллекция хранится в Риме. Теперь же население центров трех племен составляло около двухсот человек, здесь занимались охотой, разводили коров, мелкий скот и домашнюю птицу, собирали дикорастущие плоды, возле единственного источника, текущего у подножья холмов, выращивали маниоку. Пробиваясь сквозь полчища комаров, мы ходили туда умываться, набирали с собой немного опаловой, чуть сладковатой воды.

Ко всему прочему, здесь ткали мужские хлопковые пояса, плели из соломы, перековывали монеты (главным образом из никеля и реже – из серебра) для изготовления ожерелий, хотя основным родом деятельности было производство керамики. Женщины смешивали глину реки Питоко с толчеными камнями, эту массу раскатывали в тонкие колбаски и укладывали их спиралью, соединяя в нужную форму; пока изделия были еще сырыми, их украшали тиснением витого веревочного рисунки и росписью окисью железа, которую добывали в сьерре. Изделия обжигали на открытом воздухе, а затем приступали к оформлению, в два слоя наносили горячую жидкую смолу: черную – pau santo, или желтую полупрозрачную – angico; когда кувшин остывал, для красоты в рельефный узор втирали светлый мел или пепел.

Для детей женщины лепили и мастерили фигурки животных их из всего, что попадалось под руку: глины, воска, сухих стручков. Играли дети и с деревянными фигурками, своих кукол они обычно наряжали в яркую одежду, похожие фигурки хранились у старых женщин на дне корзин. Но на самом деле игрушки ли это? Или языческие идолы? Или изображения предков? Противоречивый характер здешних обычаев не позволяет с точностью определить их предназначение. Посетив Музей Человека, можно убедиться в том, что это, несомненно, предметы религиозного культа, особенно примечательны фигурки, изображающие Мать Близнецов и Старичка, отсылающие к легенде о том, что бог, однажды спустившись на землю, был обижен людьми, за это он наказал их, пощадив лишь одну семью, которая его защищала. С другой стороны, не следует думать, что в этих племенах происходит отказ от некоторых религиозных обычаев, основываясь лишь на том, что фигурки служили помимо прочего и детскими игрушками. Эту необычную, на наш взгляд, ситуацию подробно описал Боджани еще сорок лет назад, десять лет спустя о том же сообщал Фрич, сегодня мои собственные наблюдения позволяют утверждать то же самое; а коль скоро некоторые обстоятельства в жизни племен остаются неизменными в течение достаточно долгого времени, то, значит, такова норма. То, что дети играли с деревянными идолами, еще не говорит о религиозном упадке и утрате ценностей (хотя многие склоняются именно к этой версии), логичнее было бы рассмотреть эту ситуацию как проявление иного характера отношений между духовной и обыденной жизнью: ведь противопоставление этих сфер человеческой деятельности не так абсолютно и неизменно, как об этом принято рассуждать.

В хижине по соседству жил колдун-знахарь, у него было множество религиозных атрибутов: круглый табурет, соломенная шапка, погремушка из калебасы, затянутая в хлопчатобумажную сетку и страусиное перо для ловли злых духов бишо, насылающих болезни. Излечиться можно было лишь одним способом – колдун изгонял злого духа болезни, с помощью силы своего бишо, духа-покровителя. И этот бишо-покровитель был довольно консервативен, он запретил своему протеже отдать мне часть магической экипировки, поскольку он уже привык к ней, как мне сказали.

Нам удалось побывать на празднике, устроенном в честь того, что одна из девушек соседней хижины достигла половой зрелости; обряд начинался с одевания: нарядили девушку по старинному обычаю, вместо хлопчатобумажного платья ее облачили в тонкую ткань, плотно обернутую вокруг тела ниже подмышек и свисавшую до самой земли. Плечи, лицо и руки изящно расписали, а на шею надели все имеющиеся ожерелья. Впрочем, вся это возможно было не столько данью обычаям, сколько попыткой произвести на нас впечатление. Как неопытных ученых, нас предупредили, что местные жители с опасением относятся к фотосъемке. Нам нужно было отучить их бояться этого «рискованного» мероприятия и в качестве компенсации морального ущерба вознаградить подарком. Однако индейцы кадиувеу усовершенствовали эту систему: они не только требовали щедро платить за то, что их фотографировали, но еще и вынуждали снимать их. Не было ни дня, чтобы какая-нибудь женщина, нарядившись, не просила меня несколько раз ее щелкнуть, а затем требовала с меня немного мильрейсов. Вооруженный фотокамерой, я часто притворялся, что сделал снимок, но все равно платил.