Немой крик застрял в горле Ширена: что-то вырвалось оттуда. Марий вскрикнул и со всей скоростью, какую только мог развить, побежал прочь. Существо в балахоне, держа в гнилых зубах трубку, широко раскрыв рот в отвратительной улыбке и вытаращив белые глаза, огромным мечом с широким лезвием отсекло головы нескольким некросициарам и ещё двоих перерубило — и всё одним ударом. Ширен пустил стрелу и побежал. За спиной он слышал дыхание двух наёмников и некросициаров, крики, вопли ужаса и боли — и жуткий хохот чудовища из Цветочной Топи.
Гробовщик сам не заметил, как оторвался от соратников. Куда-то те свернули, или он свернул. Сумеречный лес сомкнулся вокруг одинокого старика. Ширен сжал лук, наложил стрелу, огляделся. Он услышал шаги, и страх объял его сердце.
Из-за деревьев выбежала голубоглазая лучница, одна из тех, кого они преследовали. Ширен притих, задержав дыхание — кажется, они уже встречались в Эстифале. Женщина осмотрелась, повернулась, и её глаза уставились прямо на него. Гробовщик спустил тетиву, стрела вошла ей между грудей с такой силой, что она упала. Ширен наложил ещё одну и приготовился перестрелять все цели. Лучница приподнялась на локтях, её зубастая усмешка заставила провалиться сердцу в ноги. Гробовщик, выругавшись, соскочил с места и побежал снова. «Упырица, чудовище Топи», — мелькало у него в голове. Проклятый лес, треклятые духи и демоны!
***
Уголки сознания — что может быть темнее во всём свете? В них прячется самое сокровенное, тёплое сердцу, самое стыдливое, что только есть у существа, обладающего разумом. Давить их или выставлять напоказ — решение, принимаемое самостоятельно, но и то и другое — действия явно нездорового сознания. «Ищи середину, в ней всё золото», — говорил Алормо Верону, но как её найти — об этом ни словечком не обмолвился.
Верон боялся, боялся самого себя и свою природу. Пусть она и служила ему, но юноша был уверен, что когда-нибудь случится ужасное — вмешаются внешние силы. Мир исчез, когда Лицедей вторгся в его голову, в глазах потемнело, и вот Верон уже посреди сковывающей тьмы. Первая мысль, что посетила его — это бежать, и бежать как можно дальше.
Лицедей, словно паук, раскинул сети, порабощая всё сознание, страхи и сожаления питали его, а тьма становилась всё плотнее, скрывая теневые нити. Не раз Верон попадал в них, но успевал выбраться и бежать дальше. Но скоро удача оставила его.
— Мальчишка, бегающий в лабиринте собственных мыслей, — из тьмы вынырнул чёрный зеленоглазый силуэт, напоминающий человеческий. — Картина чудесная, отображающая всю ограниченность ума смертных. Я везде, глупец. Мы в одном теле. Ты — это я.
— Нет, нет! — Верон вырвал ногу из нити. — Убирайся! Прочь, демон!
— Я не демон, жалкий мальчишка! — ярость Лицедея сбила его с ног.
— Тогда что же ты? — Верон обернулся. Страх выбивала злость.
— Я — дух. А ты — глупец, раз делишь всё на чёрное и белое. Твоя жалкая жизнь — великая жертва миру. И чем меньше ты сопротивляешься, тем проще мне его спасти.
— Спасти мир?
Верон истерично засмеялся. Лицедей встал над ним, его глаза мелькнули огнём ненависти.
— Оставь тело, мальчишка. Иначе ты узнаешь, что такое боль. Настоящая боль твоей слабенькой души.
Верон перестал смеяться. Забвение в Потоке — ничто иное, как смерть. Хотя жив ли он сейчас? Он медленно поднялся, взглянул на Лицедея.
— Будь ты проклят, дух! — страх сковывал его, еле-еле шевелились язык и губы. — Я не отдам тело тебе!
Лицедей сжал кулак, нити потянулись к юноше, но тот отмахнулся от них, перепрыгнул и снова побежал в темноту. Дух зашипел, совсем как змея, и его шипение эхом играло на раскинувшихся вокруг теневых сетях.
***
Бежать и только бежать. Лицедей и Культ не остановили охоту, их надолго не задержал даже хозяин Топи. Ринельгеру не хотелось углубляться в лес, чтобы спрятаться у Террамы, ещё одного странного и загадочного духа Маредора. Самые паршивые, самые опасные и хитрые духи жили в лесах, болотах — словом, там, куда если попал бы смертный, то такой, какой мог заключить невыгодную для себя сделку. Ринельгер надеялся повернуть, отойти к краю леса и выбраться на востоке, в притоках Реи. Но так случилось, что он потерял все ориентиры, сбился и не знал даже, бежали ли они вглубь леса или уже давно повернули куда-то к его границам.
Группа остановилась, когда силы окончательно оставили их. Михаэль рухнул на бок, бросил меч, около него упал на колени запыхавшийся Ринельгер. Вирра опёрлась о копьё, убрала непослушный пучок волос за рога. Эсса бесшумно возникла у неё за спиной — чародею не понравился хищный блеск её бледно синих глаз.
— Святая Нерида, — выдохнул Михаэль. — Эсса… у тебя стрела в…
Лучница сползла по стволу дерева, отстранённо глянула на рыцаря, потом на торчащее древко из груди и как-то зловеще усмехнулась. Ринельгер, не сказав ни слова, подошёл к ней и бесцеремонно выдернул стрелу — рана заблестела, но и только — кровь в жилах вампирицы загустела.
— Дернёшься, — произнёс чародей, — и я пущу огонь.
— Я всё ещё контролирую себя, — на выдохе ответила Эсса. — Но… этот голод… он безумно силён.