Осторожными были их владельцы, что и говорить. Поэтому не стал тратить времени на хмурого трактирщика — заказал две кружки пенного и подсел к местному забулдыге, одиноко устроившемуся за дальним столом. Тот гостю обрадовался, а больше всего угощению, и принялся трепать языком: о плохом здоровье, заглубленном на красильной фабрике, о разбавленном пиве, и о творящемся в городе беспределе. Шумно стало в последние дни в припортовой зоне. После смерти господина Моретти должность теневого владельца южным районом осталась вакантной. Сынуля евонный — сопля зеленая, слишком мал, чтобы таким жирным куском владеть, а оставшиеся братья промеж собой никак договорится не могут. Нехорошие нынче дела в порту творятся, ой — не хорошие: то этому башку проломили, то того прирезали. Второго зама таможенной службы нашли повешенным в собственном кабинете. На морде явные следы кровоподтеков, а копы с расследованием не спешат, боятся соваться в гудящее осиное гнездо. Но что хуже всего — это только начало.
Мужичок болтал, и я ему не мешал. Когда пиво в кружке закончилось, поделился своим, а когда и оно подошло ко дну, сходил за новой порцией пенного: на редкость паршивого, сильно разбавленного, но не утратившего способности развязывать языки.
Направить разговор в нужное русло оказалось несложно. Стоило лишь закинуть удочку по поводу корабля, прибывшего из-за океана, как фабричный красильщик сам все рассказал: и про арест ихнего капитана с помощником, и про неприкаянных матросов, вынуждены оставаться на берегу. Не было у них разрешительных документов, потому и не смогли устроиться на работу на местные суда. Бедолаги были вынуждены пропивать последнее, подрабатывая, где придется.
— Сейчас рано… они обыкновенно к вечеру являются. Один здоровенный такой детина, плечи в-о-о, — мужичок двинул рукой, едва не смахнув пустую кружку со стола. — Другой тощий и клюв у него, как у птицы, а третий… третий больно много умничает. Ему на днях рожу начистили…
Дальше можно было не слушать. Я поднялся из-за стола, а красильщик все болтал и болтал без умолку, так и не поняв, что лишился единственного слушателя.
Сопровождаемый суровым взглядом трактирщика, я вышел на улицу. Огляделся, и не обнаружив ничего подозрительного, быстро зашагал по мостовой. Рассчитывал в кратчайшие сроки добраться до порта, но увы, моим планам не суждено было сбыться.
Стоило свернуть в узкий проулок, как дорогу перегородила шпана. Самому старшему было от силы лет пятнадцать, остальные так и вовсе мелюзга. Глаза наглые, смотрят с прищуром, а у главного в зубах незажжённая папироса торчит. Видать для статуса.
Плохо… очень плохо… Со взрослыми дядьками проще договориться — те цену жизни знают, а вот молодняк обыкновенно дурной, творит всякую дичь по беспределу. Я это точно знал, потому как раньше и сам был таким.
Быстро пробежался взглядом по лицам. Узнал пацаненка в кепи, того самого, что вел до входа в «Жемчужницу», а ещё щегла, торгующего газетами. Последний стоял чуть в стороне, отсвечивая свежим фингалом. Так вот кто на меня навел: на господина-хорошего, платящего большие деньги за информацию. Потому и подкараулили возле входа, знали куда направлюсь.
Ладонь легла на рукоять ножа, укрытого полой сюртука. Ну что, окропим красненьким булыжники мостовой? Заодно и вчерашнюю покупку обмоем: негоже лезвию долго без работы скучать. Оно того и гляди… заржавеет.
Глава 12. Старые знакомцы
«Плачь ты — не плачь, а деньги не прячь», — так обыкновенно приговаривала пацанва с Кирпичного, освобождая карманы граждан от тяжелых монет. Этих присказок было сотни, если не тысячи. Они словно фирменное клеймо на клинке оружия, по которому легко распознать: с какого человек района, в какой банде состоит и насколько серьезно настроен. Ими гордились и бахвалились, как аристократы родовым гербом, передавали по цепочке молодым, чтобы помнили и чтили. Нет, не законы… Это примерные горожане чтили многотомные своды, писанные в угоду аристократам и купцам, а у голытьбы с улицы были свои
На моей памяти городская стража дважды зачищала Кирпичный. Первый раз это случилось ранней весною, когда молодняк по неопытности убил купца Ряхина. Наговорил изрядно, да еще и свидетелей в живых оставил. Вот по словам нас тогда и нашли: перетрясли целый район, сунулись в каждый закоулок. Пришлось нашему брату покинуть насиженные места и на долгие полгода залечь в Заречье. Как тогда Старшаки со стражей договорились, никто не знал, но награбленное добро пришлось вернуть, а пятеро молодых, участвовавших в том злополучном налете — испарились. Шестой бежал в столицу, да там и сгинул.