Печать Джа

Стоящий передо мною верзила даже не думал скрывать позорные пятна. Он выставлял их напоказ, словно хвастаясь предоставленной свободой. И взгляд такой нехороший, оценивающий, как у мясника в лавке, изучающего очередную тушу для разделки.

— Проходи, — поторопил голос из глубины каюты, и я с облегчением выдохнул. Хвала небесам, татуированный здесь не главный.

За столом капитана сидел мужчина средних лет, в скромном дорожном камзоле, местами потертом и побелевшем от соли. Лицо самое обыкновенное — столкнись мы где-нибудь на улице, ни за что бы не признал в нем служителя церкви. За чиновника — да, приказчика мелкопоместного дворянина — возможно, но не за человека, командующего сворой церковных собак. В моем представлении те были огромными и страшными, в черных одеждах, расшитых золотыми перстами и островерхих капюшонах, напоминающих колпак палача. У этого же не было никаких украшений: ни колец, ни цепочки с божественными символами. Абсолютно безликий человек, невидимый среди прохожих.

Он не стал ходить вокруг да около, с ходу спросив:

— Имя?

— Танцором кличут.

— Я не спрашиваю прозвище — имя!

— Сига, — заметив, сколь нехорошо сощурились глаза человека, сидящего напротив, я поспешил добавить, — Сига из Ровенска, с района Кирпичников. Меня все так кличут, с самого детства, а другого имени не знаю, потому как сирота.

— С Ровенска значит?

— Точно так.

— И как поживает отец Диорент? По-прежнему страдает подагрой?

— Диорент? Не знаю никого с таким именем. Ежели вы спрашиваете про отца Динисия, наставляющего заблудшие души при главном храме Всемилостивейшего, то никакой подагры у него нет. Только охромел малясь, на левую ногу.

Я не стал уточнять причину недуга настоятеля, потому как была она самая обыкновенная. Не демоны треклятые были тому виной и не ворог скрытый, подосланный королевой Астрийской, а всего лишь церковное вино, потребляемое отцом Динисием в непомерных количествах. Вот и зашиб коленку о крыльцо по пьяни.

Впрочем, моего собеседника подобные мелочи не интересовали. Обычная проверка на вшивость, которую он даже не пытался замаскировать. Сейчас спросит название главных улиц Ровенска и про приметные места.

Но я ошибся, проверка биографии не входила в цели беседы. Да и кто такой Сига — вша подзаборная, грязь которую хочется поскорее соскрести. А уж из Ровенска она или из какого другого города, не важно. Вопрос про настоятеля, господин дознаватель задал для порядка, словно блохастый пес почесался по привычке.

— Как попал на корабль?

— Подкупил одного из братьев на таможне, тот меня и провел.

— Имя?

— Сига.

— Не твое, балда… таможенника.

— Так это, Михайлой назвался. Только, думаю, липовое это имя, специально придуманное, чтобы в случае чего, я не смог его выдать. Могу описать, ежели хотите. Морда длинная такая, грива лошадиная, до плеч. И родинка, значицца, небольшая имеется на скуле…

Я не заметил, как фигура татуированного колыхнулась в темноте и в следующую секунду два железных пальца обхватили горло, да так ловко, что даже пикнуть не успел. Только засипел, вытаращив глаза от натуги.

— Достаточно.

Чужие пальцы отпустили, и я тяжело задышал, растирая ноющую шею.

— Впредь будешь говорить только то, о чем тебя спрашивают. Коротко и по существу — это ясно?

Торопливо киваю головой.

— Тогда продолжим… Барон Алекс Дудиков, это имя тебе о чем-нибудь о говорит.

— Его здесь каждая соба… каждый знает. Добрый господин, в таверне пивом угощал. Но только на судно он не вернулся, видать загулял на островах Святой Мади.

— Когда впервые с ним встретился.

— Так на борту… Его светлость от скуки любили гулять.

— Приятельствовал с бароном, вел беседы?

— Нет.

— Может быть в кости играли или пили вместе.

— Так я же говорю, его светлость проставился. Когда четвертого дня отпустили на берег, мы с ним за одним столом сидели в таверне… название не вспомню. Ну да в южной части города, ближе к порту будет.

Тень татуированного колыхнулась и я счел за лучшее заткнуться, памятуя об угрозе.

— Ты убил барона?

«Откуда они знают, что барона убили? Неужели тело нашли? Или не нашли, а просто пугают?», — мысли стаей перепуганных воробьев пронеслись в голове. Вот только думать было некогда, потому округлив глаза от испуга, я залепетал:

— Нет, что вы, я не душегуб какой. Поклясться готов, на чем скажете. Чужое брал, было дело, но чтобы жизнь человеческую…

— Кто убил барона, видел?

— Н-нет.

— Может быть слышал?

— Нет.

— Труп его светлости обыскивал?

На понт берет… Они не могут знать, они не видели. Тому нет никаких свидетельств.

— Ничего не знаю, сударь. Мы в ту ночь в таверне гуляли, у кого хотите, спросите.

— Значит по хорошему не хочешь?

— О чем вы, я не…

Язык прилип к небу, превратившись в кусок вяленого мяса. Прямо передо мною на столешнице лежала грамотка, та самая, снятая с тела покойного барона и спрятанная в нужнике.