— Слава! Я знаю, где она, отче! — вымолвил в эйфории Владимир, повернув к старцу дикий горящий взор. — Собака Артемьев мучает ее. Я должен немедленно идти к ней. Только Зерцала смогут немедля переместить меня.
— Но это опасно, Владимир, — вновь повторил наставительно Лучезар. — Я уже говорил тебе, что каждый раз, проходя через них, ты теряешь свои годы жизни. Первый раз ты постарел на год, когда вернулся с Северной войны было два. Теперь, если вновь пойдешь через Зерцала, потеряешь четыре! Такова плата за перемещения…
— И что ж? — заявил неистово Соколов. — Ради нее я готов пожертвовать последней каплей крови. Что эти семь лет? Ничто по сравнению с жизнью без нее. Зерцалами я сокращу время, ибо более не позволю ей страдать даже часа!
Неожиданно в горницу ворвалась Росана и порывисто воскликнула:
— Что происходит, дедушка?
В эти мгновения Владимир метался по горнице, разыскивая последний кристалл, который помог бы ему в перемещении.
— Владимир уезжает, внучка, — вымолвил тихо Лучезар, отмечая, как Соколов сунул в заплечный мешок последний камень.
— Куда? — опешила девушка, видя любимого в невменяемом стоянии. Она приблизилась к нему и поворковала: — Что с тобой, Владимир, ты болен? — Она увидела его зияющую пустую глазницу и в ужасе спросила: — Что случилось?
— Оставь меня, Росана, — неучтиво отмахнулся от нее Владимир, натягивая на глаз повязку.
— Владимир был на войне и только вернулся, — объяснил Лучезар.
— Яхонтовый мой, ты болен! Тебе надо прилечь. У тебя жар, — заботливо начала Росана, пытаясь остановить его хаотичные движения.
— Она жива! И я знаю, где она! — выпалил ей в лицо Соколов, переводя лихорадочный взор на Росану.
— Что? — спросила Росана. — Кто?
— Слава!
— Слава? — опешила девушка и яростно воскликнула. — Она не может быть жива!
— Она жива, поверь мне! — продолжал Владимир, уже натягивая плащ. — Илларионий видел ее!
Лишь минуту Росана диким взором смотрела на любимого, чувствуя, как рушатся все ее чаяния и желания. И уже через миг, ничего не понимая, зло прошипела одними губами:
— Но они обещали, что она умрет еще полгода назад. Слава не может быть жива!
— Как ты сказала? — процедил Владимир и обернулся к Росане.
Лучезар обратил строгий взор на внучку и произнес:
— Что ты говоришь, Росана?
— Эта девица спуталась с Темными, и именно она помогла им пленить твою Славу, — вымолвил вдруг Илларионий. — Я явно прочитал ее мысли теперь!
— Росана! — выдохнул в ужасе Лучезар.
— Да, это я помогла Темным! — вскричала Росана в исступлении. — Потому что ты, Владимир, мой суженый! И должен стать моим мужем!
— Так это ты предатель, про которого говорил Лионель?! — прохрипел пораженно Владимир.
— А эта девица не заслуживает тебя! — выплюнула она, вставая у него на пути.
— Это не тебе решать! Отойди! — процедил Владимир.
— Внученька, неужели все правда, и ты… — лепетал болезненно Лучезар, заламывая дряхлые руки, не в силах поверить в то, что его внучка сама встала на сторону Тьмы, чтобы завлечь Владимира.
— Да! Она мешала, а я так люблю Владимира, — вскричала безумно Росана в сторону деда и вновь обернулась к Соколову. — А Темные обещали помочь, потому что Владимир должен быть только моим!
— Ну и девица, — произнес мрачно Илларионий.
— Она не сможет любить тебя так же истово, как я! — выпалила в исступлении девушка.
Мужчина неумолимо затянул свою суму на поясе и, вперив в Росану лихорадочный взор, сказал:
— Твоя любовь темна, как ночь, ибо ты даже не осознаешь, что сделала. А она мой Свет. Прощай…
Он стремительно обошел ее и устремился к выходу. Уже через миг он выбежал наружу. Росана бросилась следом. Но перед ней встал Лучезар и с болью вымолвил:
— Остынь, глупая! Ты хоть понимаешь, что ты сотворила?
— Пустите, дедушка!
— Нет, не понимаешь, как я вижу… — с болью выдохнул старец. — Он был в плену у Темных, и был вынужден не по своей воле служить им. Но ты! Ты сама, по своей воле выбрала тьму! Как ты могла, Росана?! И ты моя внучка…
С самого утра Слава чувствовала боли внизу живота. С каждым часом судороги в ее чреве становились все чаще и к вечеру начали повторяться каждые четверть часа. Боль так же нарастала с каждой последующей схваткой. Девушка стискивала зубы и закрывала рот рукой, чуть присев на колени, дабы не закричать. Она знала, малейший ее крик привлечет внимание. Она не хотела, чтобы ее услышали слуги и доложили Федору. Но ближе к полуночи боль в ее чреве стала просто невыносимой. Схватки уже повторялись каждые десять минут, и Слава, как ни пыталась, не могла сдержать низких хриплых стонов. Она пыталась уткнуться в подушку, дабы заглушить свои крики, но глухие звучные стоны молодой женщины были вскоре услышаны одним из слуг.