Печать Индиго. Владыко Миров (3 книга)

Хотя Федор и обещал позвать к ней повитуху, Слава, опасаясь угроз Федора и слов о том, что он сам намерен присутствовать при родах, чтобы потом немедленно удавить малышей, пыталась до последнего скрывать свое состояние. Около трех часов ночи за дверью послушались шаги. В замке повернулся ключ. Слава, испуганно вскрикнув, посмотрела на открывающуюся дверь, опасаясь, что это ее мучитель.

Но с комнату тихо проскользнула Марфа со свечей в руке и небольшим тюком, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Я пришла помочь тебе, Слава, — объяснила Марфа, раскладывая на столе белые простыни. Она на миг вышла и вернулась вновь, внеся большое ведро с водой. Молодая баба начала наливать теплую воду в небольшое деревянное корыто, стоящее на столе.

Слава непонимающе следила за всеми ее действиями и сказала:

— Но Марфа, Федор запретил тебе приходить ко мне.

— И что? — обернулась та, подбоченившись. — Ты моя подруга, и что мне до его запретов? Тем более он пьян теперь в стельку. Не увидит меня. Воды вышли?

— Да, только что...

— Что ж, видать, уже скоро, — заметила Марфа. — Давай я помогу тебе лечь...

Поблагодарив Марфу, Слава тяжело направилась к кровати. Однако сильная боль заставила ее замереть, и она глухо застонала. Боль разрывала все ее внутренности. Марфа помогла ей взобраться на постель.

— Встань на колени и чуть раздвинь ноги, так будет легче, — посоветовала молодая баба. — Дыши глубоко, как только боль схватит.

Слава кивнула. С каждым мигом муки становились все сильнее. Покрытая испариной, она встала на колени, слушая советы Марфы. Нутро Славы в очередной раз болезненно сжалось, и она глухо застонала, пытаясь сдержаться.

— Покричи, не сдерживайся. Легче будет, — велела ей Марфа.

— Нет, он услышит... — прошептала из последних сил пленница, стиснув зубы до скрежета.

— Бледная ты больно. Еще случится чего... — последнюю фразу Марфа пробубнила себе под нос, чтобы Слава не расслышала. А затем громче добавила: — Встань, немного походи, может, легче будет...

Уже на рассвете, измученная бесконечной нечеловеческой болью, мокрая от пота и слез, Слава, лежала, изгибаясь на кровати.

Немного позже Марфа велела:

— Тужься, тужься, еще немного! Показалась головка. Напрягись!

Собрав последние силы и ощущая поддержку Марфы, Слава схватилась за край кровати дрожащими руками и глухо завыла, пытаясь наконец выродить долгожданный плод из своего чрева.

— Мальчик! Пухленький мальчик! — воскликнула Марфа, доставая младенца. Женщина, осторожно удерживая окровавленного младенца в руке, отрезала ножом пуповину. — Погодь! А вот и еще один! Девка! — Марфа положила малышку на кровать вместе с братом и велела. — Давай еще немного, послед остался, — она сильно надавила на живот Славы, и через пару минут вышли остатки. Марфа довольно улыбнулась Славе и сказала: — Сейчас детятей оботру и дам их тебе...

Слава, устало откинувшись на подушки, с благодарностью посмотрев на женщину, которая стояла между ее ног, и прошептала одними губами:

— Благодарю тебя...

Быстро обмыв малышей теплой водой, баба вернулась к Славе. Склонившись над молодой женщиной, она положила малышей рядом с матерью и отошла, заметив:

— Сейчас пеленки подам, закутаем их…

Марфа едва успела вернуться к кровати и обернуть младенцев в белые пеленки, как снизу раздался шум. Дикий вой Федора и его ругательства с нижнего этажа отчетливо услышали обе женщины. Слава резко села на постели и уже через миг вскочила на немощные ноги, загородив собою малышей, которые лежали на кровати.

Артемьев ворвался спустя минуту, с красным, опухшим от выпитого вина лицом, злой. Еще накануне, когда у Славы начались схватки, и Федор услышал ее стоны, он хотел немедленно подняться к ней в горницу и дождаться именно там, когда девушка разрешится от бремени, а затем разделаться с ненавистным ребенком. В своем черном сердце он уже давно принял эту жуткую мысль. Но вчера, прежде чем подняться к пленнице, Артемьев вознамерился напиться как следует, чтобы заглушить в себе все человеческое и решиться на подобную гнусность. Однако, мертвецки пьяный, он просто заснул и проспал роды Славы, оттого пришел в себя только теперь.

Оглядев комнату и бледную, худую пленницу в окровавленной рубахе, Артемьев понял, что она уже разродилась.

— Отойди! — приказал он, приближаясь и видя за спиной молодой женщины на кровати лежащих малышей.

— Не трогай их, Федор, прошу! — взмолилась Слава, загораживая ему проход. Ноги ее подкашивались от боли и усталости. Цепь на щиколотке завернулась за ножку лавки, потянула ее назад.

— Не тебе решать! Отойди! — прохрипел тот.

— Умру я без них! Сжалься!

— Кончай скулить, дрянь! — завопил Федор и грубо оттолкнул молодую женщину от себя. Она, не удержавшись на ногах, упала на колени. Марфа тотчас кинулась к ней, поднимая несчастную. Федор, шатаясь, двинулся к малышам, и Слава, едва поднявшись на ноги, в исступлении прокричала:

— Я прокляну тебя! Прокляну!

— Ах ты, ведьма! — выпалил, обернувшись к ней, Артемьев и в бешенстве добавил: — Значит, удавлю их прямо здесь, на твоих глазах, поняла?!

— Нет!