Печать Иоганна Гутенберга

Однако на берегу их ждал еще один неприятный сюрприз.

Две здоровенные кавказские овчарки, Зита и Гита, которых Михалыч спустил с привязи, носились вдоль берега с грозным басовым лаем и яростно бросались на каждого, кто пытался выбраться на сушу. Огромные собаки с взъерошенной на загривке шерстью и грозно оскаленными клыками выглядели устрашающе, и несчастные бойцы шарахнулись прочь от берега.

У них снова был выбор – между ледяной водой и острыми собачьими клыками, и они снова выбрали воду.

В то же время из-за края острова появилась лодка.

Замерзшие, растерянные бойцы потянулись к ней, надеясь, что прибыла помощь…

Но этой надежде не суждено было осуществиться.

В лодке сидели Миша и Гриша. Миша греб, а Гриша стрелял над головами из берданки Михалыча, при этом оба бомжа издавали устрашающие индейские вопли.

Насмерть перепуганные бойцы, дрожа от холода, поплыли туда, куда гнали их Миша с Гришей – прочь от острова, в сторону песчаной отмели, расположенной на другом берегу речной протоки. Только через двадцать или тридцать минут они доплыли до этой отмели и выбрались на берег, трясясь и стуча зубами.

Они сбились в жалкую кучку, безуспешно пытаясь согреть друг друга теплом собственных тел, и вертели головой в поисках какого-нибудь укрытия.

Ничего поблизости не было – только мокрый песок и жалкие, чахлые кусты. Кто-то из бойцов достал из кармана мокрого пиджака мобильный телефон – но тут же выругался и швырнул его на песок – после купания в ледяной воде телефон не подавал признаков жизни.

Приходилось рассчитывать только на себя.

Тем временем высокий человек с жестким ежиком седых волос, который наблюдал за событиями из укрытия посреди острова, убедился, что его операция благополучно провалилась, выругался и направился к оставленным возле моста машинам, чтобы ретироваться с поля проигранной битвы.

Подойдя к внедорожникам, он опасливо огляделся по сторонам, никого не заметил, сел за руль передней машины и попытался включить зажигание.

Мотор, однако, не работал.

Вадим попробовал завести его еще раз и еще… наконец он чертыхнулся, вышел из машины, подошел к капоту, поднял его крышку, чтобы заглянуть внутрь…

И в это самое мгновение сзади к нему кто-то подкрался и надел на голову мешок.

Мешок был грязный и пыльный.

Вадим ослеп и оглох, он чихал и плевался, но из последних сил попытался бороться, попытался сбросить с себя мешок – однако из этого ничего не вышло, а потом его обвязали поперек туловища веревкой, подняли и куда-то потащили.

Сначала Вадим громко ругался и угрожал своим невидимым врагам всеми возможными карами – но вскоре понял, что это ничем ему не поможет, и замолчал.

Его куда-то притащили, посадили на что-то жесткое и чрезвычайно неудобное, а потом кто-то острым ножом прорезал большую дырку в мешке, так что теперь Вадим мог гораздо свободнее дышать и даже кое-что видеть.

Впрочем, он предпочел бы не видеть то, точнее, того, кто стоял перед ним. Это был Андрей Федорович Ушаков.

Вадим зажмурил глаза, словно надеялся, что Ушаков исчезнет – но он никуда не делся. Он по-прежнему стоял перед связанным Вадимом и смотрел на него с презрением.

– Я тебе верил! – проговорил он после затянувшейся паузы. – Я тебе верил, как себе самому!

– Все не так, как ты думаешь, Федорыч! – прохрипел Вадим. – Все совсем не так…

– Да? – насмешливо переспросил Ушаков. – Не так? А как же? Объясни, я послушаю!

– Я поехал с ними, чтобы спасти тебя… чтобы помочь… Рокотов был на тебя очень зол, и он отправил своих людей… я хотел им помешать, но потом понял, что ты и сам справишься, и решил лучше уехать, чтобы не усложнять…

Женя, которая пока стояла в сторонке, прячась за угол, едва не фыркнула громко. Это же надо, совсем ополоумел, никакого правдоподобного объяснения не приготовил. Так в себе уверен, хоть бы чуть-чуть поостерегся, не боится, что его узнали… неужели у нее, Жени, такие выдающиеся актерские способности…

– Чтобы не усложнять? – Ушаков наклонился близко к тому месту, откуда смотрел на него из дырки в мешке Вадим. – По-моему, ты уже и так все усложнил. Настолько усложнил, что не оставил мне другого выбора…

Он навис над Вадимом, в его взгляде презрение переросло в ярость. Он замахнулся и ударил сквозь мешок, целясь в солнечное сплетение. Еще и еще раз…

Вадим охнул, у него перехватило дыхание, лицо побледнело, он раскрыл рот, ловя воздух. Однако в глубине его глаз тлела искра настороженного, расчетливого выжидания. Он знал Ушакова много лет – и не сомневался, что тот не переступит черту.

В его характере не было холодной, расчетливой жестокости, необходимой для эффективного допроса. Сейчас он выплеснет свой гнев и успокоится, вспомнит, как давно они знакомы, сколько всего пережили вместе, и простит, поверит его объяснениям, как бы неправдоподобно они ни звучали…

Ну, не то чтобы поверит, но плюнет и уйдет, выбросив Вадима из своей жизни. Он, конечно, может побить, ногами даже попинать, но быстро устанет от такого времяпрепровождения. Так что Вадим выдержит, это не так трудно.

И вдруг кто-то отодвинул Ушакова в сторону.