Печать Раннагарра

— Это неправда, что мужчины черствее душой и менее чувствительны, чем женщины, поэтому легче переносят утраты. Так принято, что мужчина не должен показывать своей слабости перед другими. Держать боль внутри себя гораздо тяжелей, Лив, чем выплеснуть ее наружу. И в этом женщинам можно даже позавидовать — ваши слезы и отчаяние никто не считает чем-то постыдным и недостойным. У меня не было права показывать свое отчаяние, когда умер отец. На мне лежала ответственность за жизнь и благополучие семьи. Дэррэк был маленьким, Антэль находилась в совершеннейшей растерянности, им нужна была моя сила и защита, нельзя было давать слабину. Сейчас, спустя годы, я думаю — это хорошо, что я не видел отца мертвым. В моей памяти он навсегда остался живым, таким, каким я помню его в последнюю нашу встречу, — ладонь Касса мягко опустилась на голову Оливии, ласково погладив ее волосы. — Возможно, твой отец тоже хотел, чтобы ты запомнила его живым.

— Возможно, — слабо проронила Оливия.

Ястреб был прав — в ее памяти всегда хранился светлый и живой образ отца. Никогда не могла себе девушка представить его лицо, отмеченное безжизненной печатью Эреба. Но тронуло в словах мужа ее не это. Она хорошо помнила, как нуждалась в чьем-то утешении и ласке после смерти мамы, а отец с головой ушел в собственное горе, совершенно забыв, что она маленькая и что ей так необходимы родительская забота и тепло. Ястреб же сумел, наступив на горло собственной боли, стать для своей семьи поддержкой и опорой. Это было достойно уважения. Будь у нее, девочки, тогда, много лет назад, такой брат, возможно, все в ее жизни было бы иначе. А еще Оливия поняла, что когда герцог потерял свою жену и ребенка, то громил замок и давал волю эмоциям только потому, что больше никому не нужны были его стойкость, сила и мужество, не для кого было быть надежной опорой и нерушимой стеной. И еще поняла, что сейчас, опекая ее, Ястреб пытался делать то, что делал всегда — переваливал на свои плечи груз чужих тягот и невзгод. Очевидно, для этого такого понятного и непонятного ей мужчины было очень важно, чтобы в нем кто-то нуждался. И, отбросив сомнения и горькие мысли, Оливия положила голову на плечо мужа, принимая его заботу. Возможно потому, что ей в этот момент действительно нужно было крепкое и надежное плечо, а для него очень важно, чтобы на это плечо было кому опереться.

С этого момента для Оливии что-то изменилось в отношении к Ястребу. Чем дальше они удалялись вглубь Грэммодра, тем реже стали попадаться поселения орков и тем чаще отряд устраивался на ночлег в лесу или в горах. Ястребу и Джедду приходилось укладывать ее между собой, защищая от ветра и мороза. Спокойно, взвешено, без лишних эмоций и слов, охотница позволяла мужу согревать ее по ночам своим теплом, искренне надеясь, что и ему не так холодно, когда их тела тесно прижаты друг к другу.

Нравилось Оливии и то, что герцог не считал любую работу зазорной или недостойной своего положения. По вечерам, когда она варила похлебку или кашу на всю их компанию, муж всегда находился рядом: устанавливал котел, подбрасывал дрова, свежевал дичь, подавал мешочки с кореньями и сухими овощами. В конце концов Урхурт, наблюдавший за их дружным тандемом, не выдержал, и в один прекрасный момент потребовал у Оливии дать ему хоть какую-никакую работенку.

— Не могу я так, — недовольно насупился орк. — Все работают, — указал он взглядом на воинов, разбивающих лагерь для ночлега, — один я бездельничаю, как король.

— Так вы, вроде как, и есть король? — усмехнулась Оливия. — Разве вы не фэа-торн Грэммодра?

— И что? — набычился Урхурт. — Если я фэа-торн, можно считать меня косоруким? Я, может, дичь потрошить не хуже вашего мужа умею, герцогиня, а похлебки варить — так и получше вас.

— Ты не прошел испытание на вшивость, Урхурт, — неожиданно подмигнув Оливии, заявил Касс. — Лив допускает к своим котлам только тех, кто с ней пуд лука перечистил и порезал.

Урхурт недоверчиво воззрился на помешивающую кашу Оливию и она, сохраняя на лице серьезность, утвердительно кивнула:

— Для начала можно хотя бы ведро. Надеюсь, вы, как уважающий себя мужчина, не станете плакать над каким-то жалким ведерком лука?

— Страшная вы женщина, герцогиня, — с трагизмом в голосе пробасил Урхурт, косо поглядывая на Касса. — Оно понятно, с нелюдем поведешься — от него и наберешься. Но, может, по старой дружбе вы бы мне нашли какое-то занятие, кроме лука, конечно.

— Ну, не знаю, — задумчиво потянула Ли. — Можно ли вам доверить чистку котла, если вы лук чистить не умеете?

— Так это ж другое дело, — радостно встрепенулся орк. — Что тот котел чистить? Все равно, что меч после доброй битвы. Тьфу, раз плюнуть!

Оливия с сомнением скривилась, а потом, снисходительно вздохнув, проронила:

— Ладно. После трапезы котел в вашем распоряжении, фэа-торн! Посмотрим, так ли вы хорошо работаете, как говорите.

Выпятив грудь колесом, орк стукнул по ней кулаком:

— Договорились, герцогиня. Сделаю все в лучшем виде!