Печорин и наше время

В разговоре девушки и слепого нет ни одного случайного сло­ва: они говорят о погоде — буря сильна, туман густеет — эти подробности играют важную роль в их жизни. Вы помните, как Лермонтов сравнивал туман с брачным покрывалом невесты; теперь он говорит о нем предельно просто, но не менее вырази­тельно. Девушка тревожится за Янко и в то же время боится, что он не приедет; слепой мальчик полон восхищения перед храбре­цом. и это видно в его словах: «Янко не боится бури... Янко не боится ни моря, ни ветров, пи тумана, ни береговых сторо­жей...» — слова эти представляют Янко каким-то сказочным героем, но в то же время они понятны, оправданны: таким он и должен видеться несчастному мальчику. Печорин же видит Янко иначе: когда лодка пристала к берегу, «из нее вышел человек среднего росту, в татарской бараньей шапке»,— обыкновенный человек, вовсе не героического вида. Приближающуюся лодку Лермонтов описывает с точностью бывалого моряка: «Медленно подымаясь на хребты волн, быстро спускаясь с них», лодка «ловко повернулась боком и вскочила в маленькую бухту не- нредима». Какая же причина побудила пловца пуститься через пролив? 13 чем состоит тайна, которую решил раскрыть Печо­рин? Герои повести занимаются опасным промыслом — контра­бандой. Лермонтов сознательно не уточняет, что именно они привозят через пролив и что увозят за море. «Погатые товары», «груз был... велик» — больше мы ничего не знаем. Лермонтову важно создать у читателей ощущение опасной, необычной жиз­ни, полной тревог,— это ощущение у нас, конечно, создается. Но, описывая контрабандистов, Лермонтов сочетает возвышен­ное и низменное, романтику и прозу жизни. Таинственная де­вушка напоминает Печорину романтическую героиню, «Гетеву Миньону», ундину, русалку с распущенными косами... Но «ру­салка» поет свою прекрасную вольную песню, стоя на крыше жалкой хаты; но ночам она вместе со слепым мальчиком и Янко таскает из лодки на берег тяжелые узлы; ее слова, обращенные к Печорину, загадочны, а причитания слепого мальчика жалки: «Куды н ходив?., никуды не ходив... с узлом? яким узлом?»

Сюжет «Тамани» имеет отдаленное сходство с сюжетом «Бэ­лы». Попав на Кавказ, русский молодой человек встречает местную девушку — «дикарку», влюбляется в нее, и она влю­бляется в него. Этот сюжет вообще характерен для литературы эпохи Лермонтова — чаще всего, для романтической литерату­ры. В «Бэле» Лермонтов не отступил от традиционного сюжета, но разработал его реалистически. В «Тамани» все наоборот, все не традиционно. Знакомая уже по многим повестям и поэмам история -оказывается совсем иной, чем та, к которой привык читатель. Девушке полагалось бы влюбиться в приезжего. Она и ведет себя, как романтическая героиня, прыгает и пост, она сама обнимает Печорина и целует его «огненным поцелуем», са­ма говорит ему: «Это значит, что я тебя люблю»,— но все это ока­зывается хитростью, все это — защита своей настоящей любви к контрабандисту Янко от чужого, осмелившегося ворваться в ее жизнь. Но и эту настоящую любовь Лермонтов тоже снижает. Когда слепой мальчик и девушка ждут на берегу лодку, девушка спрашивает:

«— Л если он утонет?

Ну что ж? в воскресенье ты пойдешь в церковь без новой ленты»,— отвечает слепой.

И Янко ведет себя иначе, чем полагалось бы романтическому герою. Тот проделывал бы свой опасный путь среди волн ради любви. Янко идет па опасность ради добычи. Янко скуп: уезжая, он дает слепому такую мелкую монету, что тот спрашивает: «Только?» Старухе Янко просит передать, «что, дескать, пора умирать, зажилась, надо знать и честь».

« — Л я? — сказал слепой жалобным голосом.

— На что мне тебя? — был ответ».

Романтический герой может быть жесток, но непременно должен быть благороден. Янко не романтический герой; он просто человек и, видимо, не очень-то хороший человек — Лер­монтов не приукрашает его.

Традиции романтической литературы оказываются опро­кинутыми, перевернутыми. Лермонтов использует возвышенные слова, романтический стиль, но все это нужно ему для того, что­бы вернее и точнее показать правду жизни. Вот как описано первое свидание Печорина с «ундиной»: «Она села против меня тихо и безмолвно и устремила па меня глаза свои, и не знаю почему, но этот взор показался мне чудно-нежен... я молчал, полный, неизъяснимого смущения. Лицо со было покрыто туск­лой бледностью, изобличавшей волнение душевное... я заметил в ной легкий трепет...» (курсив мой,— //. //.).

О» молча поклонился ой, Но как-то езор его очен Пыл чудно-пежеп. Оттого ли, Что он п вправду тронут был. Иль он, иокетствун, шалил. Невольно ль, нль из доброй поли,— Но взор сей нежность изъявил: Он сердце Тапи оживил.

(Курсив мой,— И. Д.).