Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

Теперь мы оба в Сенсонтле. Мы вернулись без него. И мать Натальи ни о чем не стала меня спрашивать: ни о том, что я сделал с Танило, ни вообще о чем бы то ни было. Наталья бросилась в плач, оказавшись в ее объятиях, и это был самый красноречивый рассказ из всех возможных.

А у меня теперь такое чувство, что мы никуда и не возвращались. Что мы здесь ненадолго, только чтобы передохнуть. А потом – снова в путь. Не знаю куда, но куда-то придется: здесь мы слишком близко к памяти о Танило, к угрызениям нашей совести.

Мы, наверное, даже стали бояться друг друга. Может, поэтому и не обмолвились ни словом с тех пор, как вышли из Тальпы. Наверное, мы оба до сих пор чувствуем рядом тело Танило: вытянутое на койке, кишащее снаружи и изнутри роями мух, которые жужжат так, будто это у него изо рта раздается громкое сопение. Из этого рта, который никак не удавалось закрыть ни мне, ни Наталье – как мы ни пытались. Рта, который хотел дышать, но не находил и глотка воздуха. Танило, у которого уже ничего не болело, но все его тело как будто страдало: поджав руки и ноги, широко раскрыв глаза, он словно вглядывался в собственную смерть. И повсюду эти язвы, из которых сочится желтая вода, издающая вездесущий запах. Запах, который чувствовался на языке, как от ложки густого и горького меда, который с каждым вдохом разливался у тебя в крови.

Вот о чем теперь, наверное, все наши мысли: о Танило, которого мы похоронили на кладбище в Тальпе. Которого мы с Натальей забросали землей, чтобы его не вырыли хищные звери.

Макарио