Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

Теперь, когда он умер, мы, конечно, думаем обо всем этом иначе. Теперь Наталья плачет по нем: наверное, для того, чтобы он – там, где он сейчас, – увидел эти страшные угрызения совести, которые камнем лежат у нее на душе. Она говорит, что в эти последние дни чувствовала рядом с собой лицо Танило. Единственное, чем он мог с ней соприкасаться: лицо, вечно покрытое потом от усилия справиться с болью. Лицо, которое приближалось к ее устам, пряталось в волосах, умоляло о помощи тихим-тихим голоском. Наталья рассказывает, что он говорит, будто наконец-то вылечился. Что его больше не мучают боли. «Теперь я могу быть с тобой, Наталья. Помоги мне быть с тобой». Так, мол, он сказал.

Не успели мы выйти из Тальпы, оставив его глубоко-глубоко в этой яме, как Наталья забыла обо мне. Я прекрасно помню, как сверкали прежде ее глаза – словно две маленькие лужицы под лунным светом. А теперь ее взгляд затуманился, глаза поблекли – она будто искупала их в пыли. Будто потеряла зрение. Для нее теперь не существовало ничего, кроме ее дорогого Танило, за которым она ходила все то время, пока он был жив, и которого похоронила, когда настал черед умирать.

Мы шли двадцать дней, прежде чем выйти к большой дороге на Тальпу. До того времени нас было трое. Но здесь к нам с разных сторон стали присоединяться люди. Люди, которые, как и мы, словно притоки, впадали в эту широкую, похожую на речное русло, дорогу. Течение этой реки толкало нас вперед, и мы шли. Кто-то будто тащил нас волоком, подталкивая со всех сторон, дергая за пыльные нити, которыми были обвязаны наши тела. Потому что из-за топота ног с земли постоянно поднималась белая пыль, похожая на кукурузную муку. Поднималась высоко вверх, потом снова падала вниз. А ноги при ходьбе ворошили ее и заставляли подниматься вновь. Пыль круглые сутки висела вокруг нас – снизу и сверху. А наверху, над землей, раскинулось небо – пустое, без единого облака. Только пыль. Но пыль не дает тени.

Нам приходилось ждать ночи, чтобы отдохнуть: от солнца и от этого белого света, который шел от дороги.

Потом дни начали становиться длиннее. Мы вышли из Сенсонтлы в середине февраля, а теперь был март и рассветало очень рано. Не успевали мы закрыть глаза на закате, как нас тут же снова будило солнце. То самое солнце, которое, казалось, недавно только зашло.

Жизнь никогда не представлялась мне такой медленной и жестокой, как в те дни, когда мы шли там, среди этого людского месива. Мы походили на клубок червей, которых вытащили на солнце и которые теперь извивались в пыли. Пыль заключала нас всех в единый поток, так что мы не могли сделать и шагу в сторону. Глаза сами собой устремлялись вслед за облачками пыли. Сталкивались с ней, как с незримым и непреодолимым препятствием. И небо – все время серое. Как тяжелое пятно, оно давило на нас сверху. Лишь иногда, если приходилось переходить через реку, пыль поднималась немного выше, и становилось яснее. Мы опускали горячие, почерневшие головы в зеленую воду, и от каждого из нас шел голубой дымок, похожий на пар, который выходит изо рта на морозе. Но скоро мы вновь исчезали в пыли, пытаясь укрыть друг друга от солнца, от этой страшной солнечной жары, тяжесть которой чувствовал на себе каждый из нас.

Однажды наступит ночь. Вот о чем мы думали. Наступит ночь, и мы отдохнем. Нужно только преодолеть этот день, пройти его любой ценой и спастись от солнца и жары. Потом постоим. Позже. Сейчас нужно сделать усилие, затем – еще одно, и поскорее дойти – вслед за остальными, такими же, как мы, и прежде многих других, идущих за нами. Вот что сейчас нужно. В могиле у нас еще будет случай отдохнуть, и как следует. Вот о чем мы думали – Наталья и я, а возможно, и Танило – когда шли по большой дороге на Тальпу среди паломников. Каждый, и мы тоже, хотел прийти к Святой Деве раньше других, пока у нее не закончились чудеса.

Но тут Танило начал слабеть. В какой-то момент он уже не мог идти сам. Мясо у него на ногах стало трескаться, из трещин сочилась кровь. Мы подлечили его немного, но идти дальше он уже не хотел. «Посижу здесь день-другой, а потом вернусь в Сенсонтлу». Так он говорил.

А мы с Натальей так не хотели. Внутри нас сидело нечто, не позволявшее нам чувствовать никакую жалость ни к какому Танило. Мы хотели дойти с ним до Тальпы, потому что в ту пору в нем все еще было предостаточно жизненных сил. Вот почему Наталья подбадривала его, пока спиртом протирала ему ноги, чтобы снять воспаление. Говорила, что только Святая Дева в Тальпе способна излечить его. Только она в силах сделать так, чтобы он получил облегчение раз и навсегда. Лишь она одна. Есть много других святых в прочих местах, но только Дева из Тальпы действительно хорошая. Вот что говорила ему Наталья.

Тогда Танило начинал плакать. Слезы оставляли бороздки на покрытых потом щеках. Он принимался клясть себя за то, какой он дурной человек. Наталья платком утирала ему слезы, и мы вдвоем поднимали Танило с земли, чтобы он прошел еще немного, пока не наступит ночь.

Вот так, силком, мы наконец привели его в Тальпу.