Педро Самора все так же смотрел на нас. Он считал нас глазами – глазами, которые на всем свете были у него одного: красными, будто вовсе не знавшими сна. Он пересчитывал нас. Он уже знал, сколько нас, но, кажется, до сих пор сомневался, и поэтому оглядывал снова и снова.
Нескольких не хватало: одиннадцати или двенадцати, если не считать
– Еще одна такая стычка, и нам конец.
Но тут же, в нервной судороге, будто пытаясь проглотить комок гнева, он откашлялся и крикнул двум
Выстрел с той стороны поднял на воздух стаю зуйков. Птицы рухнули вниз вдоль стены оврага, потом поднялись совсем рядом с нами. Затем, увидев нас, они испугались и, сверкая на солнце, улетели обратно. Деревья на той стороне вновь наполнились их пением.
Мы просидели так весь вечер. С наступлением ночи пришел
– Эй, ты,
– Будет сделано.
И мы ушли.
Чем ближе мы подходили к загону, где были заперты наши лошади, тем отчетливее слышался вой койотов. Лошадей уже не было, стоял один тощий осел, который жил там еще до нас. Лошадей, понятное дело, увели федералы.
То, что осталось от
– Этих наверняка добивали в упор. Как пить дать, – сказал один из
Мы принялись искать
Он нам не попадался.
«Наверное, унесли с собой, – подумали мы. – Они, наверное, забрали его, чтобы показать правительству». Но мы все равно продолжали искать повсюду, среди жнивья. Вокруг все так же выли койоты.
Так они и выли всю ночь, не переставая.
Несколько дней спустя, в долине реки Армерии, проходя вдоль берега, мы снова повстречались с Петронило Флоресом. Мы начали отступать, но было поздно. Нас будто к стенке лицом приставили. Педро Самора галопом промчался перед нами на крепко сбитом, пегом жеребце – лучшей лошади, что я видел в жизни. А за ним – мы, гурьбой, пригибаясь к загривкам наших лошадей. Рубка выдалась знатная – ни убавить, ни прибавить. Сам я, правда, не сразу понял, что произошло, потому что упал в реку и чуть не утонул под тяжестью мертвой лошади. Течение унесло нас обоих и там, в мелкой заводи, прибило к песчаному берегу.
Это была последняя наша стычка с людьми Петронило Флореса. Больше мы не воевали. Честно говоря, мы и прежде уже давно не воевали, а только бегали от них. Так что в конце концов мы – те немногие, что остались в живых, – решили собраться и уйти в горы, чтобы укрыться от преследования. К тому времени нас осталось так мало, что никто больше нас не боялся. Никто не кричал в ужасе: «Идут люди Саморы!»
Мир вернулся на Большую Равнину.
Но ненадолго.
Вот уже больше восьми месяцев мы прятались в нашем укрытии в каньоне Тосин – там, где река Армерия на многие часы пути уходит в ущелье, чтобы потом вновь выйти наружу на морском побережье. Мы думали: пройдут годы, и мы снова выберемся на свет, а люди и не вспомнят о том, кто мы такие. Начали разводить кур, время от времени поднимались в горы поохотиться на оленей. Нас было пятеро. А по сути дела четверо, потому что у одного из
Так мы ждали и уже начинали думать, что больше ни на что не годимся. И не знай мы наверняка, что там нас всех перевешают, мы давно пошли бы и сдались.
Но тут появился некий Армансио Алькала, который прежде занимался тем, что разносил письма и поручения Педро Саморы.