Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

Дело в том, что теперь речь шла не о людях генерала Урбано, которых бросили на нас поначалу и которые приходили в ужас, стоило нам только начать кричать и подбрасывать вверх шляпы. Тех силой вытаскивали с их ранчо, чтобы сражаться с нами, и нападать они решались, только когда нас было совсем немного. Те люди давно закончились. После появились другие. Но тяжелее всего пришлось с нынешними. Теперь это был некий Олачеа, его люди были выносливыми и решительными. Люди, которых взяли с Верховий, из Теокальтиче, вперемешку с индейцами племени тепехуан. Патлатыми индейцами, привыкшими не есть по нескольку дней и способными часами выслеживать тебя, не моргая. Выжидать, пока ты не высунешь голову из укрытия, чтобы тут же пустить прямиком в тебя длинную пулю «30–30», от которой хребет у тебя трещал, как гнилая ветка.

Нападать на окрестные ранчо, ясное дело, было куда проще, чем пытаться поймать в засаду правительственные войска. Поэтому мы взяли за правило рассеиваться по округе, а потом, собравшись в кулак, совершать набеги то тут, то там. Вреда мы причиняли больше, чем когда-либо, но всегда на бегу: давали им пинка под зад и убегали восвояси, как бешеные ослицы.

И так, пока по склонам вулкана полыхали в огне поместья в округе Эль-Хасмин, кто-нибудь из нас внезапно нападал на стоявшие внизу правительственные отряды, волоча за собой ветви акаций, скрываясь в облаках пыли, среди шума, который мы каждый раз поднимали, чтобы люди думали, что нас много.

Теперь солдаты чаще всего оставались стоять неподвижно, выжидая. Раньше они все время двигались с места на место, то подаваясь вперед – то вновь отступая, как заведенные. Оно и понятно: куда ни посмотри, повсюду в горах виднелись пожары, огромные зарева. Кто-то будто специально жег лес, чтобы освободить землю под просеку. Мы видели, как полыхают днем и ночью поля и фермы, а иногда и целые селения, вроде Тусамильпы и Сапотитлана. От пожаров в округе ночью становилось светлее, чем днем. И люди Олачеа маршем выдвигались туда. Но стоило им прийти на место, пожар начинался в Тотолимиспе – вот здесь, рядом, прямо у них за спиной.

Это было приятное зрелище. Вынырнуть из зарослей тепемеските[91], когда солдаты, настроившись на сражение, были уже далеко впереди, и смотреть, как они пересекают пустынную равнину, еще не зная, что никакого врага перед ними нет. Они будто падали в глубокий, бездонный колодец – в огромную подкову равнины, со всех сторон сжатую горами.

Мы подожгли Куастекомате и сыграли там в бычков. Педро Самора очень любил эту игру с бычками.

Федералы ушли по направлению к Аутлану, намереваясь занять местечко под названием Ла-Пурификасьон. Там, как они думали, у бандитов было целое логово – и мы, по их расчетам, вышли оттуда же. В общем, они убрались и оставили нас одних в Куастекомате.

Здесь нам довелось сыграть в бычков. Они забыли восьмерых своих солдат, а еще местного управляющего и приказчика. Так что мы два дня подряд играли в бычков.

Мы соорудили круглый загончик, вроде тех, в которых запирают коз. Он служил нам в качестве манежа, а сами мы усаживались кругом поверх ограды, чтобы не выпустить наружу матадоров, которые бросались бежать со всех ног, едва завидев ножик, на который их хотел насадить Педро Самора.

Восемь солдатиков ушло на один вечер. Остальные двое – на другой. Труднее всего получилось с приказчиком – тощий и длинный, как тростниковый шест, он с легкостью увиливал от ударов ножа. Управляющий, наоборот, погиб почти сразу. Этот был коренастый и упитанный, и не использовал никаких приемов, чтобы увернуться от шпажки. Умер молча, не издав и звука. Будто и не возражал против того, чтобы его насадили на вертел. Но с приказчиком пришлось потрудиться.

Педро Самора давал каждому из матадоров по одеялу – и с помощью этого тяжелого, громоздкого одеяла приказчик и наловчился защищаться от шпажки. Потому что, поняв, что надо делать, он стал махать вперед-назад одеялом против шпажки, направленной в его сторону, и так и отбивался им, пока Педро Самора не утомился. Было хорошо видно, как он устал бегать за приказчиком, которого за все время смог только пару раз уколоть. И тогда он потерял терпение. Некоторое время он делал все те же движения, но вдруг, вместо того чтобы бить в лоб, как это делают быки, одной рукой отвел в сторону покрывало, а другой воткнул шпажку прямо в бок этому малому из Куастекомате. Приказчик, кажется, сразу и не понял, что произошло, потому что еще долго стоял и махал из стороны в сторону одеялом, словно отбивался от ос. Он перестал двигаться, только когда увидел, что кровь льется ему на живот. Весь перепугался, пробовал пальцами зажать дыру, которая зияла у него меж ребер. А из нее ручейком вытекала эта ярко-красная штука, в то время как сам он только бледнел и бледнел. Потом упал на землю посреди загона и уставился на нас. И валялся там, пока мы его не повесили – иначе он умирал бы слишком долго.

С тех пор Педро Самора стал играть в бычков чаще. Как только выдавался случай.