Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

В то время почти все мы были из низин – и сам Педро Самора, и те, кто ходил под его началом. Позже к нам присоединился народ из других мест: светловолосые горцы из Сакоалько – длинноногие, с белыми как творог лицами. И другие – из Холодных Земель. Они говорили, что пришли из Масамитлы, и все время ходили укутанные в накидки, как будто на дворе днем и ночью шел снег с дождем. У этих в жару пропадал аппетит, и поэтому Педро Самора послал их сторожить перевалы между склонами вулканов – там, наверху, где нет ничего, кроме песка и вымытых ветром камней. А вот светловолосые горцы очень скоро привязались к Педро Саморе и не отходили от него ни на шаг. Они все время ходили рядом с ним, стали для него сенью и защитой и выполняли любые его приказы. Иногда даже похищали для него лучших девушек из окрестных деревень.

Я очень хорошо помню все это. Ночи, проведенные в горах. Мы двигались бесшумно, страшно хотелось спать, а правительственные отряды чуть ли не на пятки нам наступали. Я как сейчас вижу перед собой Педро Самору, в лиловой накидке, обернутой вокруг плеч. Вижу, как он заботится о том, чтобы никто не отстал:

– Эй, ты, Питасио, пришпорь-ка лошадь! А вы не клюйте носом, Ресендис, мне нужно говорить с вами!

Да, он заботился о нас. Мы шли куда глаза глядят, в кромешной тьме ум заходил за разум. Но он, зная каждого в лицо, разговаривал с нами, чтобы мы не вешали нос. Мы чувствовали на себе взгляд его широко раскрытых глаз, которые не знали сна, привыкли видеть ночью и различать нас в темноте. Он пересчитывал нас, одного за другим, как пересчитывают монеты на ладони. Потом подъезжал к нам. Мы слышали, как ступает его лошадь, и знали, что он всегда начеку. Вот почему мы, не жалуясь на холод и сон, молча следовали за ним, как слепые.

Но совсем плохи наши дела стали после того, как на склоне Саюлы сошел с рельсов поезд. Не случись этого, и Педро Самора, и Чино Ариас, и Чиуила, и многие другие, возможно, до сих пор были бы живы, а восстание двигалось бы своим чередом. Но случаем с поездом в Саюле Педро Самора задел правительство за живое.

Я до сих пор как во сне вижу огни костров, в которые кучами сваливали погибших. Их сгребали лопатами или просто катили, как бревна, к подножию склона. А когда куча становилась достаточно большой, обливали бензином и поджигали. Ветер разносил смрад далеко по сторонам, и спустя много дней в округе все еще пахло паленой мертвечиной.

Мы и сами до конца не знали, что именно должно было произойти. Мы заложили длинный участок пути коровьими рогами и костями, а там, где дорога давала поворот, на всякий случай и вовсе разобрали рельсы. Сделав так, мы принялись ждать.

С рассветом предметы стали проступать из темноты. Отчетливо просматривались люди, сгрудившиеся толпами на крышах вагонов. Слышно было, как некоторые поют. Голоса – мужские и женские. Они проехали мимо нас, еще скрытые в ночной полутьме, но мы видели, что едут солдаты со своими боевыми подругами. Мы ждали. Поезд не останавливался.

При желании мы могли бы обстрелять его, потому что поезд шел медленно и тяжело пыхтел – будто хотел взобраться на склон одними только вздохами. Люди были так близко, что мы могли перекинуться с ними парой слов. Но все пошло иначе.

Они стали догадываться о том, что происходит, когда вагоны начали подпрыгивать, а поезд – раскачиваться на ходу. Кто-то будто тряс его там, внизу. Потом локомотив стал пятиться назад, сносимый с рельсов тяжелыми, полными людей вагонами. Он свистел – хриплыми, печальными, очень долгими свистками. Но никто не приходил ему на помощь. Вагоны, которым не было конца, тянули локомотив назад, пока, в конце концов, земля не оборвалась под ним и, съезжая боком по склону оврага, он не оказался на дне. А за ним и вагоны – один за другим, на полном ходу – и там, внизу, каждый падал на уготованное ему место. Затем всё погрузилось в тишину, как будто все – вообще все, и даже мы – умерли.

Вот как это было.

Когда из-под обломков вагонов начали выбираться те, что остались в живых, мы, обезумев от страха, побежали прочь.