Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

Несколько дней мы прятались, но вскоре федералы пришли, чтобы достать нас из нашего укрытия. С тех пор они не давали нам покоя, не давали даже минуты, чтобы спокойно прожевать кусок вяленой говядины. Они сделали так, что у нас больше не было времени ни на сон, ни на еду. Между днем и ночью для нас теперь не было никакой разницы. Мы направились в каньон Тосин, но правительственные войска оказались там раньше. Мы рассеялись по предгорью вулкана. Поднялись на самые высокие горы – место, называемое Дорогой Бога, – но и там нас ждали войска, готовые стрелять на поражение. Мы чувствовали, как сверху градом летят пули, из-за которых воздух вокруг нагревался. А камни, за которыми мы прятались, рассыпались на мелкие кусочки, словно комья земли. Позже мы узнали, что это пулеметы. В нас стреляли из пулеметов – из этих карабинов, которые дают залп и дырявят тебе тело, превращая его в решето. Но мы-то думали, что это стреляют солдаты, которых там целые тысячи. И нам хотелось одного – бежать от них прочь.

Мы бежали – те, кто мог. На Дороге Бога от нас отстал Чиуила. Обмотав шею накидкой, он укрылся в кустах земляничника, будто хотел спрятаться от холода. Все смотрел на нас, пока мы проходили мимо – каждый в свою сторону, где каждого ждала его собственная смерть. А он будто смеялся над нами своими оголенными, окрашенными кровью зубами.

Идея разбежаться многим из нас пошла на пользу. Но многим обернулась во вред. Редок был день, когда на столбах по окрестным дорогам нам не попадался, подвешенный за ноги, кто-нибудь из наших. Они висели подолгу, пока не съеживались, как недубленая шкура. Стервятники жрали их изнутри, выедали все, что можно, и в конце концов от тел оставались одни кости. А так как вешали их высоко, кости зачастую болтались на ветру целыми днями и даже месяцами. Часто это были просто остатки чьих-то портков – висели себе, надуваясь от ветра, будто их кто на просушку повесил. И, глядя на все это, мы понимали, что дело теперь и правда дрянь.

Некоторым из нас удавалось добраться до Высоких Гор. Оттуда, переползая, как гадюки, с места на место, мы целыми днями смотрели вниз на Равнину – на землю, где родились и жили, и где теперь нас ждали, чтобы схватить и убить. Нас бросало в дрожь от одной только тени пробегавшего над нами облака.

И мы бы с радостью спустились к ним, чтобы сказать, что больше не собираемся ни с кем ссориться. Чтобы нас оставили в покое. Но после всего того вреда, что мы причинили тому, другому и третьему, люди глядели на нас сурово, и мы только наживали себе новых врагов. Даже горцы там, наверху, больше нас не жаловали. Говорили, что мы, мол, убиваем их скотину. И что теперь правительство дало им оружие, и они просят передать, что при первой встрече пристрелят любого из нас.

«Мы не хотим их видеть. Но если увидим – убьем», – вот что они просили передать.

Вскоре у нас почти не осталось земли. Даже кусочка на случай, если придется копать самим себе могилы. Так что последние из нас решили разойтись и отправиться каждый своей дорогой.

Я проходил под началом Педро Саморы около пяти лет. Дни случались разные – то получше, то похуже, но в конце концов прошло пять лет. После этого я его не видел. Говорят, он ушел в Мехико за какой-то женщиной, и там его убили. Некоторые из нас ждали, что он вернется. Что однажды он снова появится и поведет нас в бой. Но мы устали ждать. Он так и не вернулся. Его там убили. В тюрьме один из сокамерников рассказывал мне, что его убили.

Три года назад я вышел из тюрьмы. Меня засадили туда за разные преступления, но не за то, что я ходил с Педро Саморой. Этого они так и не узнали. Меня схватили за другие дела: среди прочего, за дурную привычку похищать девушек. Одна из них живет теперь со мной. Возможно, самая красивая и добрая из всех женщин, что есть на белом свете. Там, снаружи, она сидела и ждала – одному богу известно сколько, – пока меня отпустят.

– Голубь, я жду тебя, тебя одного, – сказала она. – Я жду тебя уже очень давно.

Я тогда подумал, что она ждет меня, чтобы убить. В полубреду я вдруг вспомнил, кто она такая. Вспомнил ливень, который шел в Телькампане в тот день, когда мы вошли в деревню и камня на камне от нее не оставили. Я почти уверен, что она приходилась дочерью тому старику, которого мы отправили на покой, когда выезжали оттуда. Кто-то из наших пустил ему пулю в лоб, пока я взваливал на круп лошади его дочь и время от времени давал ей кулаком по голове, чтобы она успокоилась и прекратила кусаться. Это была девочка лет четырнадцати, с красивыми глазами. С ней у меня вышло много забот, и стоило большого труда укротить ее.

– У меня сын от тебя, – сказала она потом. – Вот он.

И показала пальцем на длинного мальчика с растерянными глазами:

– Сними шляпу, дай отцу посмотреть на тебя.

И мальчонка снял шляпу. Он был вылитый я, с какой-то чертовщинкой в глазах. Должно же было что-то такое достаться ему от отца.

– Его тоже называют Голубем, – снова заговорила женщина – та, что теперь моя жена. – Но он никакой не разбойник и не убийца. Он хороший человек.