Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943

Мы не могли двигаться прямо, как нам хотелось бы. Множество воронок, заполненных снегом, заставляли нас постоянно отклоняться в сторону, что очень осложняло путь. Если мои часы показывали правильное время, только что миновал полдень. На ровной площадке, возникшей на снегу, как по заказу, снова остановились на отдых. Мы старались держаться несколько в стороне один от другого, чтобы не создавать скученной группы. Вдруг Павеллек, обладавший зрением коршуна, указал в направлении на еще невидимый город и воскликнул:

– Герр гауптман, посмотрите туда! Там огромная стая ворон! А там, где дерутся вороны, должно быть что-то съедобное.

Он оказался прав! В 300–400 метрах от нас ссорились вороны. Они взмывали в воздух и снова пикировали на какой-то темный предмет. Я ясно видел это в мой бинокль, но не мог различить, что это такое.

– Жушко, идите туда. Возьмите с собой Неметца. Посмотрим, оправдается ли ваше предположение.

Они оба побрели по снегу. Надежда наткнуться на что-то съедобное гнала их вперед. Оба вернулись назад чуть ли не через полчаса. Прогулка того стоила: они обнаружили разрушенный контейнер из тех, что нам сбрасывали с воздуха, а в нем больше тридцати буханок хлеба. Некоторые буханки были поклеваны воронами, но мы не сердились на них за это: ведь иначе ничто не привлекло бы внимание Павеллека.

Я подумал о других товарищах из группы «Краузе», а потом о приказе командования армии о том, что сбрасываемые контейнеры следовало отдавать. Я оставил десять буханок и разделил их между солдатами. Оставшиеся собрали Диттнер и двое солдат. Они должны были отнести их на КП группы «Краузе», а потом остаться там же и дожидаться нашего прибытия на новые позиции. После этого Марек приведет их к нам.

Хлеб был настолько замерзшим, что даже самые бездумные не могли раскусить его. Мы клали кусочки хлеба в брюки, чтобы он там оттаял и отогрелся. Последнюю буханку как раз кромсали штыком на кусочки, когда раздался крик:

– Русские с фронта!

Я посмотрел в бинокль и решил, что я, наверное, сплю: примерно в 1000 метрах впереди в нашу сторону двигалась черная живая стена. Я посмотрел туда еще раз, чтобы убедиться, что я не сошел с ума. Нет, все верно: в полосе в добрых 100 метров в наступление со связанными руками шли, один за другим, несколько рядов русских, – и прямиком в нашу сторону. За ними следовали несколько фигур, разбросанных по всей ширине этой длинной линии. Те держались на дистанции примерно 30–40 метров один от другого и сжимали в руках автоматы. Вместе их было не меньше четырехсот человек, но могло быть и шестьсот, и даже восемьсот. Я не представлял точно. Были ли это осужденные или освобожденные русские пленные? Как бы то ни было, эта стена людей двигалась, и все они направлялись прямиком к нам.

Мои солдаты заняли укрытия в сугробах и во все глаза уставились на то, что всем нам казалось плодом воображения.

Что мне оставалось делать? Все наше вооружение состояло из одного пулемета. Кроме этого у нас не было ничего, кроме карабинов, нескольких автоматов и оставшегося личного оружия, предназначенного для ближнего боя. Кроме того, были пистолеты 08 и несколько ручных гранат, которые мы называли «яйцами».

Представляете, что было бы, если бы у нас был бы хоть один из тех легендарных MG-42, о которых мы слышали столько удивительных вещей! Тогда все было бы ясно: подпустить их на 200 метров, а затем – «огонь с самостоятельным выбором целей».

Тем не менее я решил открыть огонь как можно раньше. Когда мы открыли огонь, между нами и этой стеной людей было все еще примерно 800 метров. Со мной было не больше ста пятидесяти человек, и все мы открыли беспорядочную стрельбу. Большинство моих подчиненных не могли передергивать затворы винтовок, которые замерзли. Пулемет постоянно давал задержки, одну за другой. Он у нас был упрямым как осел!

Желая показать пример своим подчиненным, я тоже схватил карабин – и тоже не смог передернуть затвор. Казалось, все работало против нас. Ну вот, наконец-то!

Пулемет выплюнул сноп огня. «Бр-бр-бр-бр!» – всего пятнадцать – двадцать выстрелов, после чего снова отказался стрелять. Тем не менее это сработало, потому что живая стена больше не стояла, а залегла. Нас все еще разделяло около 600 метров.

Несколько выстрелов с нашей стороны показали, что такое состояние дел останется неизменным в течение еще нескольких часов. Я отправил Неметца в тыл, наказав ему бежать, как борзая. Он должен был разнюхать, где находится ближайший штаб, и все рассказать там. И ему повезло.

Через довольно длительное время около русских упал снаряд «Небельверфера» (шестиствольного реактивного миномета). Выстрел был неприцельным и не причинил вреда врагу. Но поскольку все еще было светло, русские не двигались.

Мои товарищи совершенно вымотались. Время от времени я подходил то к одной, то к другой группе солдат и уговаривал их следить за признаками обморожения друг у друга. Мне удавалось передвигаться беспрепятственно, потому что по какой-то причине со стороны русских до сих пор не последовало ни одного выстрела.