Пекинский узел

Попов всматривался в полыхающий огонь, о чём-то думал, что-то вспоминал... но всё шло мимо, не цепляло и не грело. Жар шёл от костра, другого жара он в себе не ощущал…

…дьякон, мотнув подрясником повернул к церкви Успения Богородицы, а Попов юркнул в переулок, перелез через забор, пробежал по саду, взобрался на кривой вяз, с него спрыгнул на крышу, заскользил по мокрой черепице, приземлился, затих; перемахнул через ограду, протиснулся между двумя домами, отбился от злобного пса, и, как ни в чём ни бывало, пошёл на "птичий рынок".

Калитка сорвана — валяется в грязи.

Шарманщик был на месте. Сыпал табак в четвертушку вчерашней листовки. Албазинца не было. Медведя тоже.

Из головы Попова не выходили слова дьякона: "Когда мы не знаем, что нам делать, радоваться или огорчаться, лучше радоваться — так Богу угоднее, живёшь, значит, радуйся. А огорчения, по большей части, нами же и накликаются. Чего боишься, то обычно и случается. Нет, надо радоваться, думать о хорошем".

— Непременно, — сказал вслух Попов и подумал, что небо зла не терпит. Другое дело, что земное время не совпадает с небесным, а точнее, у Бога его просто нет. Нет времени у Бога. Наказание приходит, но люди не знают, за что. Он слабо поднялся, упёрся лопатками в стену, попробовал шагнуть — мотнуло вбок. Насилу удержался. Не упал. В глазах темнело... Попов схватил «что-то» рукой и это «что-то» оказалось пастью каменного тигра.

В потёмках выбрался наружу. Вновь упал. Почуял топот ног; работая локтями, откатился в тёмные кусты, пропал, затих... Услышал голоса, зевластый хрип. «Найдут, — мелькнуло в голове, — хана». Нет, пробежали мимо. Он осторожно встал — и рухнул навзничь.

Утром, обхватив голову руками, он слушал, что говорит шарманщик. Оказывается, когда всю водку выпили, и албазинец увёл медведя, Попов стал порываться идти в ночь: искать "короля нищих". Видя, что шарманщик не идёт, потребовал кричать частушки — русские, срамные. Не понимал, не слышал никого, но был весёлый. Плясал "камаринского", свистал соловьём и ходил на руках. Целовал какую-то старуху и обещал на ней жениться.

Глава II

Шарманщик жил в кособокой хибаре из плетёной лозы, обмазанной глиной и подпёртой со стороны улицы стволом белого тополя, поваленного бурей. Выйдя во двор, Попов обнажился по пояс, опрокинул на себя ведро колодезной воды, растёрся рушником, оделся и спросил:

— Сто ланов хватит?

Шарманщик поскрёб в бороде.

— Как хошь, а червонец доложь — на похмел.

Попов отсчитал деньги, протянул старику. Тот спрятал их в складках одежды. Повертел головой, удостоверился, что рядом чужих нет и начертил на земле план "татарского города".

— Здесь, — показал он на квадратик в северо-западной части столицы, — "Шестая луна".

Поднялся с корточек, растёр рисунок сапогом:

— Очинно, скажу тебе, приятственные лярвы. Расторопные.

Попов понял, что "Шестая луна" это публичный дом — один из сотен, а, может, и тысяч в Пекине.

— Бывай.

Он толкнул обитые жестью ворота, выглянул в переулок, убедился, что никого нет, вывернул куртку наизнанку: была серой, стала синей, и, не оглядываясь, быстро пошёл прочь.

Возле Храма Неба он нанял носилки и отправился в "Ивовый сад", небольшой уютный квартал, в котором он снимал комнату у вдовы своего бывшего учителя кун-фу, досточтимой госпожи Сяо Сан. Детей у неё не было, родственников тоже, поэтому она была чрезмерно рада квартиранту. Он был скромен, учтив, а главное — в срок платил за жильё. Попов понимал, что обеспечивал ей постоянный заработок, но дома бывал редко. Во-первых, он был приписан к русской духовной миссии, и там у него имелся свой угол; во-вторых, он постоянно был в разъездах: такова служба; и в-третьих, он снимал ещё одну, отдельную квартиру, недалеко от Внутреннего города, платил большие деньги. Квартира явочная, тайная. Никто о ней не знал: опять же — служба.

Госпожа Сяо Сан заметила, что за последний месяц, практически с того дня, как произошло первое сражение правительственных войск с армией "белых чертей", о чём она узнала из "Столичного вестника", её квартирант стал ночевать дома значительно чаще. И это было легко объяснить: богдыхан запретил торговлю с французами и англичанами, пожри их пучина! а коль скоро постоялец — коммерсант, то и дела его сейчас, по всей видимости, идут хуже обычного — такое время! В общем, она была довольна жильцом: платил исправно, появлялся редко и с подарками. В последний раз привёз ей из Шанхая чудные французские духи, а перед этим подарил бельгийские салфетки — кружевные. Очень, очень милый молодой человек: достойный ученик её покойного мужа, да познает тот блаженство в царстве мёртвых! Время от времени к постояльцу наведывались гости, люди приличные, держались скромно; бывали и нахалы, от которых дурно пахло, но большинство посетителей внушало ей доверие. Кто-то оставался ночевать, кто-то уходил под утро, когда соседский петух горланил третью стражу.