Пекинский узел

На вечер запланировали праздничный ужин.

— Можно с вином, — поощрительно распорядился Игнатьев. — По бутылке на двоих, кроме караульных.

Перед обедом он не удержался и перечитал свои письма в Верховный Совет Китая. Многие фразы в его посланиях были отмечены красными кружками. Татаринов сказал, что таким образом китайцы отмечают наиболее удачные места в экзаменационных сочинениях.

— У китайцев, вообще, есть чему поучиться, — добавил драгоман. — Есть что перенять.

— Что именно? — протирая очки, исподлобья глянул Вульф.

— Хотя бы целостность мышления, — ответил Татаринов. — К сожалению, нужно признать, что сознание у большинства европейцев разорвано.

— Стремятся к миру и воюют, — поддержал драгомана Игнатьев. — Что-что, а двоедушие Европы потрясающе. Говорят о гуманизме и торгуют опиумом.

— Домогаясь своего приоритета в мире, Европа не понимает, что любое домогательство это всегда насилие над собой: хотеть чего-то, значит, заставлять себя. — Татаринов продолжил свою мысль. — Китайцы учат внутренней свободе. Они учатся жить так, как смотрят в воду.

— Это как же? — близоруко сощурился Вульф.

— Очень просто. Когда мы смотрим в воду, мы сначала различаем дно, а уж затем — своё отражение. Совсем не так, когда мы смотрим в зеркало.

— В зеркало мы видим себя, — сказал Игнатьев.

— В том-то и дело. Отсюда европейский эгоизм.

— Понятно, — продолжая щуриться и протирать очки, задумчиво сказал Вульф. — Европа смотрит на мир, а видит себя.

Говорить с драгоманом было всегда интересно и, возможно, разговор бы продлился, но в комнату заглянул камердинер Скачков и сообщил, что прибыл нарочный. От англичан.

Игнатьев посмотрел на Вульфа, и тот поднялся из-за стола. Вернулся с запиской.

— Легки на помине.

Лорд Эльджин спешил известить Игнатьева о том, что «незаменимый Парис» и некоторые другие лица будут вскоре выданы китайской стороной и, что, таким образом, он надеется «увидеть Игнатьева в Пекине и воспользоваться приглашением на обед в русском подворье».

«Радуется награбленному в Хайдэне», — уловил нотки триумфа в записке англичанина Игнатьев и придвинул к себе чернильницу. В своём письменном ответе он поздравил лорда Эльджина со столь «замечательным результатом двухдневного движения войск» и просил передать господину Локy и господину Парису своё сочувствие и радость по случаю их освобождения. Лока он нарочно поставил на первое место, поскольку тот никогда не проявлял враждебности к России.

Вульф молча выслушал прочитанное вслух ответное послание и лишь согласно кивнул головой: блажен, кто не способен презирать людей, да и вообще, что толку от дождя, когда жито горит? Союзники успешно продвигались к своей цели.

Казаки, не дожидаясь ужина и пользуясь всеобщим благодушием, особенно со стороны начальства, вскладчину обмывали "офицерство" Антипа Курихина. Куда-то сбегали, чего-то принесли. Расставили посуду.

Антип кусал усы. Переживал.

— Ты четверть-то спрячь, не свети, — шикнул на Савельева хорунжий. — Радость, она тайну любит.

Бутыль с самогоном оказалась под столом.

— Везучий ты, Антип, — сграбастав свой стакан с китайской "ханкой", поднялся над застольем Чурилин и предложил выпить "без шума".

— Горшок в детстве вылизывал, — толкнул Курихина сидевший рядом с ним Шарпанов, и все захохотали.

— С Богом!

— У-у-у! — замотал головой Антип, не в силах перевести дух от жгучей сивухи, — лядское варево! — Он согнулся в поясе, ещё раз с шумом выдохнул, и на его глазах выступили слёзы. — Зар-раза! — Он постучал кулаком по груди, откашлялся и понюхал хлебную горбушку. — Хар-р-рашо...

Все дружно принялись закусывать. Хренком, вяленой рыбой, крупно нарезанным луком.

Курихин быстро захмелел и теперь живо рассказывал о своём "геройстве": «Слышу, вроде как порося хрындучит или собака перхает оглодком. Што, думаю, за грызь такая? А эфто, значица, хранцуз, тоже тудыть, и на мине… Ну, я ево хлобысть, и дым винтом!..

Казаки менуетов не вальсуют».

Савельев разлил «по второй».

— Ежели чиво, то чиво, ежлив ничево, то ничево, а доведись такое дело, во тя и христосуйся! — многозначительно пробубнил он в бороду и закусил хмельное зелье красным стручковым перцем — любил его сызмалу.

— Ежелить, конешно, шта и говорить, — в тон ему отозвался Стрижеусов, и на его груди качнулись два солдатских «Георгия». — Служба наша не из лёгких.

Выпили за службу.

— А богдыхан хитрой! — сверкнул глазами Шарпанов. — Брательника вместо себя науськал, а сам сбёг.

— Энти себя уважают, — дёрнул бороду Савельев.

— С "Цыськой" убёг-то? — навалился на стол Бутромеев.

— А то, — важно протянул Курихин. — Богдыхан без своей бабы никуда.

— Ладныть с имя, — отмахнулся Стрижеусов. — Ты лутшее про дворец сказывай.

— А я видел? — отозвался на его вопрос Антип. — Пылюку по сусекам грёб, во флигере копался.

— Экай ты, мозгаль! — с упрёком глянул на него Стрижеусов. — Ты, Антип, ничё-ничё, а часом, как глупой. Не понимаешь моменту. Деньгу видал, а про карман забыл. Притырил бы чиво на жисть.

Все загалдели.

— Надо было...

— Чё там...

— Жизнью рисковал.