Пекинский узел

После ужина он собрал офицеров.

— Господа! С этого дня старайтесь никуда не отлучаться. Казакам накажите держаться друг друга: возможны провокации любого рода. Будьте начеку. За всеми нами наблюдают сотни глаз. — Он кивнул головой в сторону Пекина. Перехватив насмешливый взгляд хорунжего, строго произнёс: — Я не шучу. Друзей у нас нет. Поэтому приказываю всем: держаться кучно и усилить караул. В наших руках дипломатический архив. Всё ясно?

— Так точно, — дружно ответили Шимкович и Чурилин.

Баллюзен кивнул.

— Лев Фёдорович, — обратился к нему Николай, — назначаю вас с сегодняшнего дня начальником нашего маленького гарнизона.

— В каких пределах?

— В границах, — он хотел сказать "русского кладбища", но, уловив, что фраза может прозвучать двусмысленно, быстро нашёлся: — В границах нашей территории. — Он повёл глазами по периметру кладбища, на какое-то мгновение задержался взглядом на лагере англичан, где горели костры, и счёл нужным добавить. — Это наша русская земля. В своё время мы выкупили её у Китая.

Поздно ночью пришёл монах Бао. Он сообщил, что родители Му Лань и её брат уже покинули Пекин, отправились в известную им деревушку Чэндэ. Там есть, где укрыться.

— Как у них с наличностью? — спросил Игнатьев и, не дожидаясь ответа, отсчитал пятьсот рублей. — Вот, — вручил он ассигнации китайцу. — Найдите их и передайте.

— От кого? — пряча деньги, поинтересовался старик.

— Скажите, отец Гурий так распорядился.

— Хорошо, — ответил Бао и сообщил, что британский консул Парис перед своим освобождением из плена ездил к старшему брату богдыхана Дун Цин Вану с предложением вступить на престол, но тот мудро отказался.

— А что говорят в народе?

— Жители Пекина склонны думать, что союзники намерены вступить в столицу только лишь затем, чтобы сменить богдыхана и на его место возвести английского посла.

— Это уже происки Париса, — усмехнулся Николай. — Его мёдом не корми, дай унизить китайцев.

— Пекинцам всё равно, кто воссядет на троне, — сказал монах Бао. — Лишь бы их не обирали и не унижали больше прежнего.

— Что ещё говорят доблестные защитники Пекина, лишённые всякого патриотического чувства?

Ирония не ускользнула от монаха. Он улыбнулся.

— После разграбления Летнего дворца, один из знакомых мне торговцев сказал так: "Французы более падки на вино и женщин, а для англичан истинная радость — грабёж: они ненасытны на добычу и на деньги».

О том, что делёж награбленного в Юаньминюань продолжается, Игнатьев узнал в Тунчжоу от генерала Хоупа Гранта. Он сообщил, что подарки отобраны для всех членов правительства и, разумеется, для её величества королевы Елизаветы.

— Чтобы распределение добычи не привело к жестоким стычкам и кровопролитию, — сказал генерал, — была составлена комиссия из офицеров. Никто не должен быть обойдён. Французы даже для сына Луи-Наполеона Ш принца Альберта загрузили две госпитальные фуры. А мы устроили аукцион в пользу тех, кто не участвовал в сражении.

"Вернее сказать, в разграблении», — подумал Николай.

— Ноя, — горделиво ткнул себя пальцем в грудь Хоуп Грант, — не взял ни вот такусенькой крупинки, — он указал на ноготь своего мизинца. — Я солдат! Рыцарь короны.

— Вы истинно свободный человек! — восхитился его аскетизмом Игнатьев. — Свобода эксцентрична, откровенна и прекрасна. Вы не попались на блесну добычи, сохранили, отстояли своё "я", и мне отрадно сознавать, что я вас знаю лично.

Честный вояка заморгал глазами. Такого панегирика в свой адрес он не ожидал, и по секрету сообщил, что английские осадные орудия, в том числе шестидесятивосьмифунтовые пушки уже доставлены к Пекину.

— Я оттого и воюю, что знаю цену миру.

— Кто верен делу, тот надёжен, — пожал ему руку Игнатьев. Разубеждать генерала не было смысла: споры существуют лишь для тех, кто признает доводы. Беседуют равные. Неровня препирается. Да и вообще, кто много говорит, уже не думает. Птица в небе след не оставляет.

Полковник Гаскойн, начальник английского гарнизона в Тунчжоу, зашедший в это время к генералу Гранту, сказал, что под стенами Пекина решено оставить зимовать шесть тысяч солдат, а остальных разместить в Хэсиву, Тяньцзине и Дагу.

На следующий день в расположение русского посольства пришёл китаец Дин — римско-католического вероисповедания — и вручил Игнатьеву записку отца Гурия. Так же он передал просьбу китайцев-христиан снабдить их охранными грамотами на случай вторжения в Пекин армии союзников.

— Я не знаю, чему может научиться черепаха у человека, — сказал китаец, — но человек у черепахи научиться может.

— Чему? — поинтересовался Николай, разворачивая записку.

— Умению вовремя прятать голову, — не без гордости за мудрость своего ответа произнёс китаец.

Игнатьев тотчас распорядился начать выдачу бумажек с православным крестом для наклейки на дома христиан. Этим занялись Вульф, Баллюзен и Шимкович. Ещё китаец Дин сообщил, что начальства в столице нет. Все "дашэни" разбежались. Остались восьмизнамённые войска, ополченцы и полиция.