Читаем Пелевин и несвобода. Поэтика, политика, метафизика полностью

Ариадна и остальные персонажи, запертые в своих комнатах перед мониторами, отражают отчуждение людей, подпитываемое компьютерными технологиями, как бы владельцы корпораций-разработчиков ни расхваливали преимущества общения в соцсетях. Персонажи пытаются обменяться личной информацией, но она в любой момент может оказаться фиктивной – либо потому, что пользователь может создать какой хочет образ, не ограничиваясь реальными обстоятельствами, либо потому, что модератор всегда может отредактировать данные. Так, UGLI 666 пишет: «Зовут меня ххх, по профессии я ххх и ххх по образованию», – а Монстрадамус замечает, что Ариадна «феноменологически существует в виде неясно откуда берущихся сообщений, подписанных „Ариадна“»232. На язвительную реплику Щелкунчика: «Ты не понимаешь, в чем разница между сном и явью?» – Монстрадамус отзывается: «Я вижу только буквы на экране»233. Любой из персонажей может приписать себе вымышленные качества или создать насквозь фальшивый образ онлайн.

Пелевин, как и подобает инженеру, внимательно относящийся к мелочам, стремится не просто затронуть тему виртуальной фальсификации, но и обрисовать устройство шлема ужаса – главного механизма обмана. Он состоит из «фронтального сачка», «решетки сейчас», «лабиринта-сепаратора», «рогов изобилия» и «зеркала Тарковского». Решетка сейчас разделяет человеческий мозг на две части, так что прошлое попадает в верхний отдел, а будущее – в нижний. Фронтальный сачок, нагреваясь от падающих в него впечатлений, передает тепло решетке сейчас. Решетка преобразует прошлое в пар и направляет его вверх – в рога изобилия. Рога спускаются к основанию шлема, где расположено будущее, – там образуются «пузыри надежды», создающие силу обстоятельств, которые вызывают поток впечатлений. Поток струится и расшибается о сачок, возобновляя цикл.

Важно, что модель человеческого мозга как шлема ужаса представляет собой машину. Работа ее генератора иллюстрирует мнимую границу между внутренним и внешним. Таким образом, перед нами все та же неизменно волнующая Пелевина проблема солипсизма, но изложенная на инженерном языке:

…Из ничего вырабатывается все остальное, то есть возникает поток впечатлений. Там же происходит сепарация прошлого, настоящего и будущего. ‹…› Там возникают «я» и «ты», хорошее и плохое, правое и левое, черное и белое, пятое и десятое, и все такое прочее.

…«Внутри» и «снаружи» не существуют сами по себе. ‹…› То же относится и ко всему остальному. …Это ни в коем случае не следует считать чем-то реальным; на самом деле это наваждение вроде электромагнитной индукции в трансформаторе234.

Машина производит симулякры, на которых строится весь человеческий опыт: поток впечатлений, конструкты прошлого, настоящего и будущего, а в конечном счете – иллюзия человеческой личности.

Показав, что мозг – машина, а человеческий субъект – фикция, создаваемая этой машиной, Пелевин в «Шлеме ужаса» переходит к теме иллюзорности в ее наиболее явном виде – в условиях современных высоких технологий, цифровых симуляций и неограниченных возможностей для манипулирования сознанием. Как замечает хорошо разбирающийся в законах виртуальной реальности Щелкунчик, киберпространство подталкивает человека к принятию заранее заданных решений, оставляя его в убеждении, что он действует по собственной воле.

Как показывает «Шлем ужаса», главная задача киберпространства – принудительная ориентация. Шлемилем – тем, кто носит виртуальный шлем, – манипулируют с помощью бихевиористского метода условных рефлексов235. Поскольку все, что человек видит в виртуальном шлеме, генерирует специальная компьютерная программа, программу можно настроить так, что Шлемиль каждый раз будет делать тот выбор, которого от него ожидают. Самый простой внешний редактор – «Липкий глаз». Например, когда Шлемиль поворачивает голову, одна из ваз, находящихся в его поле зрения, дольше зависает у него перед глазами. Другая технология – «Павловская сука»236. Когда человек смотрит на вазы, которые он не должен выбирать, их очертания расплываются, в ушах начинает гудеть или его будто бьет током. Это «дешевая технология для стран третьего мира»237. Противоположный метод – стимулировать центр удовольствия, когда человек делает правильный выбор. Раньше тем, кто управлял Шлемилем, приходилось вживлять ему в мозг электрод, «а сейчас это достигается фармакологическими методами или подстройкой под дельта-ритмы мозга»238.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Критика / Литературоведение / Документальное