Пеллико С. Мои темницы. Штильгебауер Э. Пурпур. Ситон-Мерримен Г. В бархатных когтях

Доктор почувствовал себя польщенным. С ним ведь говорил герцог, хотя и больной, но все же гениальный в некоторых областях.

— Я начал незаметным человеком, ваше высочество, много учился, много работал, пока не удостоился приглашения вашего покойного отца занять кафедру в кронбургском университете.

— Таким образом, можно изучить известные симптомы и безошибочно определять болезнь?

— Совершенно безошибочно, ваше высочество.

— Это удивительно! Если человек пишет оперу, если строит дворцы, если тихая ночь ему приятнее, чем шумный день, если он хочет лучше уединиться в глубине горного леса, чем оставаться в толпе глупых людей, то он болен! Удивительная наука, профессор! Вы — владыка на Божьем троне, вы редкий человек…

— Есть границы всему, ваше высочество.

— Отлично! Границы! Значит до этого пункта — он здоров; а после этого — болен. А вы сами-то, господин профессор, изучили эти границы и можете их указать?

— Тут много значит, ваше высочество, опытность, наблюдение, взгляд, изощрившийся на сотнях отдельных случаев.

— Понимаю, понимаю! Однако посмотрите, погода-то разгуливается. Держу пари, что после обеда будет солнце и вечером, когда наступят сумерки, мы можем опять совершить нашу интересную и поучительную прогулку на берег озера.

— К вашим услугам, ваше высочество.

— На то я и герцог. Посмотрите, как разрослись там прибрежные кусты с тех пор, как я в течение нескольких лет не был здесь. Профессор, там положительно можно спрятаться. Прежде здесь не было такой чащи. Кустарники с течением времени заросли травой. Нужно велеть скосить ее.

Взгляд герцога, по-видимому, не отрывался от свинцовой, однообразно серой поверхности озера. Но более внимательному наблюдателю бросилось бы в глаза, что этот взгляд постоянно устремляется на берег, на то место парка, где орешники, ивы и буки, водоросли и водяные лилии образуют почти непроходимую чащу.

— На что вы смотрите, ваше высочество? — спросил доктор.

— На озеро, господин профессор, на озеро. Я его люблю с детства. Здесь я провел большую часть моего царствования.

— Я знаю, ваше высочество.

— Мальчиком я был превосходным пловцом. Я не раз переплывал у Гогенарбурга холодные воды озера, профессор, и оставался здоров. Впрочем, это было так давно. Такие телесные упражнения, кажется, весьма полезны?

— Весьма полезны, ваше высочество, — подтвердил доктор.

— Это мне говорил мой лейб-медик в Гогенарбурге. Видите ли, профессор, великое искусство всегда остается одинаковым, практикуется ли оно простым деревенским врачом, или корифеем кронбургского университета. Следовательно, есть только одно средство, исцеляющее от всех болезней.

— Что вы подразумеваете под этим, ваше высочество?

— Да одно, к которому мы все должны будем прибегнуть, вы и я, герцог и профессор. Вот почему не очень-то я уважаю вашу науку.

С этими словами герцог встал.

Он пожелал возвратиться в замок.

— Пора завтракать, доктор. Приятного аппетита! Нужно наслаждаться, пока можешь. На завтрак есть свежая спаржа с гор и рыба из озера. Это очень вкусно, профессор.

Доктор покачал головой.

Герцог говорил так ясно, так разумно, и все-таки…

И в глубоком раздумье он пошел назад в замок.

XXXVIII

Время было после завтрака. В комнате Альфреда послышался звонок.

— Пусть Венцель принесет мне кофе, — сказал герцог вошедшему слуге.

— Слушаю, ваше высочество!

Большими шагами ходил герцог взад и вперед. За эти дни он усвоил себе особый род движения, который прежде не замечался у него. Он как будто делал гимнастические упражнения и время от времени широко раздвигал руки. Можно было подумать, что он хочет испытать силу своих мускулов.

Вошел Венцель, неся на серебряном подносе кофе.

— Достаточно ли крепким ты сварил его, старина? — спросил герцог. — Что поделывает придворный повар? Был этот ученый или кто-нибудь из его помощников на кухне? Мне нужно это знать.

— Никак нет, ваше высочество, повар, как всегда, приготовил кофе и налил в чашку на моих глазах.

— Отлично.

Венцель повернулся и хотел было идти.

— Останьтесь здесь, Венцель, я хочу поболтать с вами.

— Слушаю, ваше высочество.

— Вы давно уже служите в Турме?

— Этим летом исполнилось тридцать лет, как я здесь, ваше высочество.

— Так давно. Стало быть, вам около шестидесяти лет?

— В мае мне исполнилось пятьдесят девять лет, ваше высочество.

— Подойдите ко мне, к окну.

Старый Венцель приблизился к герцогу.

— Вы верны мне, Венцель?

— Ваше высочество!

На голубых глазах старого слуги выступили слезы.

— И умеете молчать, Венцель?

— Ваше высочество!

Альфред указал рукою на серую поверхность Лаубельфингенского озера.

— Умеете ли вы молчать, Венцель, как это озеро, которое навсегда хоронит в себе свои тайны?

Слуга не нашелся, что ему ответить.

Альфред подошел к двери, в отверстии которой ему показался глаз надзирателя, и стал к ней плотно спиной.

— Пусть теперь пошпионит.

— Венцель, — тихо начал он, — в случае, если здесь, в Турме, случится что-нибудь особенное, ужасное, страшное, передайте это письмо его светлости, теперешнему регенту этой страны. Понимаете?

— Вполне, ваше высочество.

Герцог быстро сунул письмо в руки слуге.