Поняв, что приплывшие суда принадлежат Афинам, Миндар повел свой флот к Абидосу. Строй пелопоннесцев был сильно растянут, и многие экипажи были вынуждены выводить свои корабли прямо на берег, где затем пытались защитить их в рукопашной схватке. Фарнабаз пришел к ним на помощь со своей конницей и пехотой; при этом сатрап лично участвовал в схватке, заезжая на коне в море и отражая натиск врага. Его вмешательство и наступление темноты не дали случиться полной катастрофе, но афинянам удалось захватить тридцать пелопоннесских судов и вернуть себе те пятнадцать, которые были потеряны при Киноссеме. Под покровом ночи Миндар с остатками своего флота прорвался в Абидос, а афиняне отошли в Сест. На следующее утро они неспешно вернулись, забрали поврежденные корабли и установили еще один трофей победы, недалеко от первого на Киноссеме. Вновь господство над водами Геллеспонта оказалось в руках у афинян.
Пока Миндар был занят ремонтом своих кораблей, слал гонцов на родину за подкреплениями и совещался с Фарнабазом относительно следующей военной кампании, афинянам нужно было просить о подкреплениях для себя, после чего постараться навязать противнику еще одну битву, чтобы окончательно уничтожить остатки пелопоннесского флота в Геллеспонте. Если бы Миндар отказался сражаться, афинянам следовало бы выделить часть флота, чтобы отсечь идущие к противнику подкрепления, а остальными силами вернуть себе города, восставшие против власти Афин в районе Геллеспонта, Пропонтиды[50]
и Босфора. Однако ничего из этого не было сделано, так как афинская казна была истощена и не могла содержать весь флот в Геллеспонте даже в течение зимы. Кроме того, в ходе битв при Киноссеме и Абидосе узость Геллеспонта давала возможность терпящим бедствие пелопоннесским триремам спасаться от полного разгрома, выплывая на берег, а у афинян не было достаточного количества гоплитов, чтобы противостоять такой тактике. Наконец, Афинам требовалась поддержка флота ближе к дому, ведь на Эвбее все еще шло восстание.Для решения последней проблемы Ферамен с флотом из тридцати кораблей выдвинулся против мятежников, которые при помощи своих новых союзников – беотийцев строили дамбу и деревянный мост между Халкидой и Авлидой, чтобы соединить остров с материком. Эскадра Ферамена оказалась слишком маленькой, чтобы нанести поражение охранявшим рабочих воинам, и вместо этого он разграбил вражескую территорию вдоль эвбейского и беотийского побережий, захватив при этом внушительную добычу. Затем он продолжил свой путь через Кикладские острова, свергая установленные режимом Четырехсот олигархии, собирая столь необходимые деньги и завоевывая авторитет для нового правительства Пятисот.
Сделав в Эгеиде все, что было в его силах, Ферамен отплыл в Македонию с намерением помочь ее новому царю Архелаю в осаде Пидны. Македония оставалась главным источником корабельного леса в Греции, и, судя по всему, Архелай поставлял его в Афины, а также, возможно, снабжал афинян деньгами. Затем Ферамен отправился на соединение с Фрасибулом, который собрал некоторое количество средств, ограбив управляемый олигархами Фасос и другие места во Фракии. Оттуда объединенный флот в случае экстренной необходимости мог быстро дойти до Геллеспонта.
Алкивиад с флотом в это время находился в Сесте. Когда в Геллеспонт прибыл Тиссаферн, Алкивиад встретил сатрапа как близкого друга и благодетеля. Афиняне по-прежнему верили, что между этими двоими сохраняются хорошие отношения и что именно Алкивиад убедил Тиссаферна отослать финикийский флот домой. Алкивиад не стал раскрывать перед ними всю правду и, захватив с собой подарки, отправился на встречу с персом. Но он сильно ошибся в оценке ситуации, ведь сатрап не имел никакого желания дружить с Афинами. Спартанцы обвиняли в своих поражениях Тиссаферна, и их жалобы уже должны были дойти до Великого царя, который, вероятно, и без того был недоволен тем, что Тиссаферн держал свой флот у Аспенда, тратя на него немалые средства, но так и не пустил его в дело. Как итог, афиняне теперь находились в Геллеспонте, а царь ни на шаг не приблизился к возвращению утраченных территорий.
В сложившихся обстоятельствах у Тиссаферна были все основания опасаться «царской немилости» (Плутарх,
БИТВА ПРИ КИЗИКЕ