Пена. Дамское Счастье [сборник Литрес]

Октав согласился, желая доставить ей удовольствие. Сейчас ему все здесь казалось приятным – и Пишон с женой, и старики Вюйомы, которые сидели за столом, неспешно пережевывая все то же, что обсуждалось каждое воскресенье.

Время от времени Мари убегала в кухню, чтобы проследить за бараньим рулетом, томившимся в духовке, и Октав осмелился пойти за ней следом, шутливо предложив свою помощь, а там обнял и поцеловал в шею. Мари не вскрикнула, даже не вздрогнула; она обернулась и поцеловала его в губы; ее рот был, как всегда, холодным, и эта прохладная свежесть показалась молодому человеку восхитительной.

– Ну-с, так как ваш новый министр? – спросил он Пишона, вернувшись в комнату.

Чиновник даже подскочил от удивления. Неужели в их Министерстве народного образования будет новый министр? Он ничего об этом не знал, в их канцеляриях никогда не обсуждали такие вещи. И неожиданно сменил тему:

– Ужасная стоит погода! Невозможно пройти по улице, не запачкав брюк!

Госпожа Вюйом начала рассказывать о девушке из Батиньоля, которая плохо кончила:

– Вы не поверите, сударь мой, – она была прекрасно воспитана, но ей до того обрыдла жизнь в родительском доме, что она дважды пыталась выброситься из окна, чтобы покончить с собой. Просто ужасно!

– В таких случаях есть одно лекарство – решетки на окнах! – твердо постановил господин Вюйом.

Ужин прошел чудесно. Общая беседа за скромным столом, освещенным одной-единственной лампой, не затихала ни на минуту. Пишон и господин Вюйом начали перебирать персонал министерства, особенно подробно обсуждая начальников отделов и их заместителей: тесть все больше упирал на тех, что работали в его время, потом вспоминал, что они уже покойники; тогда как его зять упрямо говорил о новых, нынешних, и оба то и дело путали одних с другими. Впрочем, мужчины, а с ними и мадам Вюйом сходились в одном: толстяк Шавинья, у которого жена-уродина, сделал ей слишком много детей. Что было, при его скудном достатке, чистым безумием. Октав слушал всех с блаженной улыбкой; ему было хорошо, его разморило, он давно уже не проводил такого приятного вечера и под конец даже принялся горячо осуждать пресловутого Шавинья. Мари умиротворяла его своим светлым, невинным взглядом, ничуть не смущаясь оттого, что он сидел рядом с ее мужем, и потчуя обоих согласно их вкусам, с обычным своим видом притомившейся, но покорной служанки.

Ровно в десять часов вечера пунктуальные Вюйомы встали из-за стола. Пишон надел шляпу: каждое воскресенье он провожал стариков до остановки омнибуса. Такое свидетельство почтения вошло у них в обычай сразу после свадьбы молодых, и родители Мари были бы крайне шокированы, если бы зять позволил себе уклониться от этой церемонии. Все трое сворачивали на улицу Ришельё и неспешно брели по ней, высматривая батиньольский омнибус, который всегда был битком набит; часто бывало, что Пишону приходилось идти с тестем и тещей до самого Монмартра; он никогда не посмел бы оставить их одних, не посадив в омнибус. Старики шагали медленно, так что на все это у него уходило около двух часов.

На лестничной площадке все обменялись сердечными рукопожатиями. Вернувшись в квартиру Мари, Октав спокойно сказал:

– Идет дождь, Жюль вернется не раньше полуночи.

А поскольку Лилит уложили спать очень рано, он посадил Мари к себе на колени и допил вместе с ней кофе из одной чашки – точь-в-точь счастливый супруг, который, выпроводив гостей, заперев двери и оставшись наедине с женой у себя в доме, может обнимать ее сколько угодно, возбужденный этим скромным семейным праздником.

Жара навевала дремоту в узкой комнате, где еще витал сладкий ванильный аромат «снежков». Октав осыпал легкими поцелуями шею молодой женщины, как вдруг кто-то постучал в дверь. Мари даже не вздрогнула от испуга, она знала, что это сын Жоссеранов – тот самый, ненормальный. Когда ему удавалось сбежать из квартиры, он являлся к ней поболтать; его привлекала ее мягкость, и они прекрасно понимали друг друга, сидели иногда минут по десять молча, не разговаривая или же перебрасываясь бессвязными короткими замечаниями.

Октав, страшно недовольный, упорно молчал.

– У них там полно народу, – промямлил Сатюрнен. – А мне наплевать, меня даже за стол не сажают… Ну вот, я взломал запор в своей комнате и сбежал. Пускай знают!..

– Они будут беспокоиться, вам бы лучше вернуться, – сказала Мари, видя нетерпение Октава.

Но безумец смеялся, в полном восторге от своей проделки. Потом начал бессвязно рассказывать, чем занимаются у них дома.

Похоже, он приходил всякий раз, как ему хотелось привести в порядок свою память.

– Папа все еще работает каждую ночь… Мама дала пощечину Берте… А скажите, когда женятся, людям больно? – И поскольку Мари не отвечала, он продолжал, все больше распаляясь: – А я не хочу ехать в деревню, вот… И пусть они ее только пальцем тронут, я их задушу ночью, да-да, ночью – это легко, потому что они спят… У нее ладошка такая гладкая, прямо как почтовая бумага… А вот та, другая, мерзкая девка…