Но Октав снова начал объяснять положение вещей. Наконец Роза как будто вникла в его резоны и опустила глаза: в самом деле, сейчас, когда их семья увеличилась, молодой человек становился лишним, и она испытала облегчение при мысли о его уходе – ведь он уже не будет нужен, чтобы развлекать ее по вечерам. Однако Роза заставила его пообещать, что он будет часто приходить повидаться с ней.
– Готово! Миньона уже в небесах! – раздался ликующий возглас Кампардона. – Погодите, кузина, я помогу вам спуститься.
Было слышно, как он снимает ее со стула и где-то ставит. Наступила пауза, вслед за чем прозвучал легкий смешок. Впрочем, архитектор тут же вернулся в гостиную и подставил жене разгоряченную щеку:
– Ну с этим покончено, моя курочка… Поцелуй-ка своего зайчика, он хорошо поработал!
Гаспарина вошла с вышиванием и села подле лампы. А Кампардон с шутками и прибаутками начал вырезать орден Почетного легиона, отпечатанный на какой-то этикетке, и залился багровым румянцем, когда Роза решила пришпилить булавкой ему на грудь эту картонную награду, – в доме из этого делали тайну, но кто-то пообещал Кампардону этот орден. Анжель, сидевшая по другую сторону от лампы, заучивала главу из Закона Божьего, изредка поднимая голову и оглядывая взрослых с загадочным видом хорошо воспитанной девицы, приученной молчать и скрывать от взрослых свои истинные мысли. Это был благостный вечер, патриархальный семейный очаг, где нынче царило тихое счастье.
И вдруг архитектор вздрогнул от возмущения. Он заметил, что дочь читает не Библию, а забытую на столе «Газетт де Франс».
– Анжель, чем ты занимаешься? – спросил он строго. – Нынче утром я зачеркнул красным карандашом одну статью. А ты прекрасно знаешь, что не должна читать зачеркнутые статьи.
– Папа, но я читала совсем другую, рядом с той, – возразила девочка.
Тем не менее отец забрал у нее газету, вполголоса сетуя Октаву на развращенность нынешней прессы. Вот, например, сегодняшний номер – в нем описано жуткое преступление. Если порядочные семьи уже не могут спокойно читать «Газетт де Франс», то на какую же прессу им подписываться?! И он возмущенно воздел глаза к небу, но тут вошедшая Лиза доложила о приходе аббата Модюи.
– Ох, я и забыл, – спохватился Октав, – он же просил меня предупредить вас о своем визите.
Аббат вошел улыбаясь. Поскольку архитектор не успел снять с груди свой картонный орден, он ужасно смутился, заметив эту улыбку. Дело в том, что именно аббат и хлопотал об этой награде для Кампардона, который до поры до времени скрывал ото всех его имя.
– Это все мои дамы… такие забавницы! – пролепетал Кампардон.
– Нет-нет, оставьте эту награду на месте, – добродушно ответил священник. – Она там хорошо смотрится, а мы попозже заменим ее на другую, настоящую.
После чего заботливо расспросил Розу о здоровье и горячо одобрил Гаспарину за то, что та прибилась к своей родне. Одиноким девицам в Париже грозит столько опасностей! Он говорил это с медоточивостью доброго духовного наставника, хотя прекрасно знал истинное положение вещей. Потом он завел разговор о работах в церкви и предложил одно удачное изменение в плане ремонта. Казалось, он явился, чтобы благословить счастливое воссоединение родственников и выправить таким образом двусмысленную ситуацию, о которой, верно, уже судачили в их квартале. Архитектор, реставрирующий Голгофу, обязан иметь безупречную репутацию в глазах порядочных людей.
Что касается Октава, то он, воспользовавшись приходом аббата Модюи, пожелал Кампардонам спокойной ночи и вышел. Проходя через переднюю, он услышал в темной столовой голос Анжель, которая также сбежала из гостиной.
– Значит, она зря на тебя накричала? – спросила она Лизу.
– Да ясное дело, что зря! – отвечала служанка. – Она же злобная, как цепной пес! Вы ж сами видели, барышня, как она меня за обедом осадила… Но мне плевать на нее! Перед такой злыдней нужно притворяться послушной смиренницей, а уж за дверью над ней можно и посмеяться вволю!
Судя по всему, Анжель бросилась обнимать Лизу, невнятно бормоча ей в шею:
– Верно, верно… И тем хуже для нее! Я люблю только тебя!
Октав уже начал было подниматься по лестнице, как вдруг ему безумно захотелось подышать свежим воздухом. Еще нет и десяти часов, можно пройтись до Пале-Рояля. Теперь он снова был одинок – никакой женщины; Валери и госпожа Эдуэн отвергли его сердечные чувства, и, пожалуй, он слишком поторопился вернуть мужу Мари – единственную, кого он завоевал так легко, без всяких усилий. Он заставлял себя насмехаться над этим, но на самом деле испытывал лишь печаль, с горечью вспоминая свои любовные победы в Марселе и видя в нынешнем фиаско дурное предзнаменование, серьезную угрозу своему всегдашнему везению соблазнителя. Когда его не окружали дамские юбки, он застывал, словно от ледяного холода. Даже госпожа Кампардон отпустила его так легко, не всплакнув! Нет, он должен взять победный реванш! Неужто Париж его отвергнет?!