— «Небесный пепел», — пробормотал Митоя.
— Это и был «небесный пепел», совершенно верно. Но самым страшным оказалось то, что этот пепел не просто известковая пыль. Температура в миллионы градусов, возникшая в момент взрыва, придала элементарным частицам — продуктам термоядерной реакции — такие скорости, что они получили возможность проникать в ядра атомов всех веществ, находящихся в районе взрыва. В ядра атомов солей океанской воды, газов, из которых состоит воздух, в ядра атомов, входящих в состав коралла и материалов, из которых была построена оболочка бомбы. Как правило, всякий атом, ядро которого захватило постороннюю частицу, становится радиоактивным. Теперь вы понимаете, коллега? Излучение непосредственно от взрыва могло и не угрожать рыбакам, поскольку оно поглощается на сравнительно недалеких расстояниях от эпицентра. Но масса радиоактивной коралловой пыли, осыпавшая их с неба, оказалась для них роковой. По виду она ничем не обнаруживала своих страшных свойств. И несчастные вдыхали ее, поглощали с пищей, она забивалась в уши, в глаза, в складки кожи… а ведь известно, коллега, что рыбаки в плавании не отличаются чистоплотностью, и они не смывали ее, вероятно, в течение нескольких дней. Они плыли домой, а радиация делала свое дело, и только теперь ее действие стало сказываться в полной мере. В клетках живого человеческого организма под ударами смертельного излучения рушится молекула за молекулой…
— Мне все ясно, мистер Нортон, — прервал его Митоя. Он морщился, словно от боли. — По-моему, это очень похоже на преступление.
Нортон насупился.
— Вы понимаете, коллега, мне не приходится оправдываться. Это большая неприятность. Очень большая. Но, по-моему, вы сгущаете краски. Преступление… Я бы сказал, несчастный случай. Вашим рыбакам просто не повезло, вот и все. И если это вас утешит, пострадали не только они. Проклятой пылью были осыпаны все близлежащие атоллы, в том числе два или три обитаемых. Поражено более двух сотен туземцев и несколько американцев. Американцев, коллега! Правда, их сразу отправили в госпиталь на Кваджелейн, и их состояние, кажется, уже не вызывает опасений. Если бы капитан «Счастливого Дракона» догадался подать сигнал бедствия, с его экипажем тоже все было бы в порядке. И потом, кто виноват, что они забрались в запретную зону? Не смотрите на меня так, будто я виноват во всем случившемся. Конечно, наши военные проявили известную неосторожность. Поверьте мне, я никогда не был сторонником этих… этих экспериментов. Но наше дело — лечить, а не разбираться в сложных и спорных политических вопросах.
Он помолчал, покусывая нижнюю губу.
— Скажите, пожалуйста, коллега, как вы намерены лечить этих людей? Насколько мне известно, у вас и у вашего персонала нет ни необходимых знаний, ни оборудования, ни медикаментов. Или я ошибаюсь?
Директор госпиталя склонил голову в знак того, что гость не ошибается.
— Убедившись в правильности моих догадок относительно природы их заболевания, я сразу же решил обратиться к профессору Удзуки. Сегодня я звонил к нему и просил зайти, но… — Митоя был настолько раздражен, что позволил себе подпустить собеседнику шпильку: — У господина профессора Удзуки, вероятно, и без того слишком много дел подобного рода. Он так и не пришел.
— Да, — спокойно подтвердил Нортон, — за последнее время в отделения нашей комиссии поступили новые партии жителей Хиросимы и Нагасаки с рецидивами лучевой болезни. Дела сейчас там по горло и для наших и для ваших специалистов. Но мистер Удзуки не пришел к вам совсем по другой причине.
— А именно?
— По предложению властей он подготавливает для экипажа «Счастливого Дракона», в том числе и для ваших пациентов, места в другом госпитале — в Первом Национальном.
Митоя только слегка пожал плечами. Выражение его лица не изменилось.
— Еще один вопрос, мистер Нортон, если позволите. Насколько я понял, профессор Удзуки не почтил меня своим посещением потому, что взять на себя этот труд решили вы. Не скажете ли, чему я обязан…
Нортон усмехнулся и нерешительно поскреб подбородок.
— Видите ли, — сказал он мягко, — мы считаем, что пристальное наблюдение за ходом болезни… и за ходом лечения, конечно, может дать мировой науке массу ценнейшего материала по особенностям лучевых болезней, тем более, тут такой необычный случай.
Директор госпиталя Токийского университета сегодня удивлял самого себя. Он грубо, почти вызывающе сказал:
— Американские ученые будут экспериментировать с японскими морскими свинками? Так это следует понимать? А если морские свинки откажутся от экспериментов?
Нортон нахмурился.
— Повторяю, коллега, вы слишком сгущаете краски. Я понимаю ваше настроение и… и все такое. Но давайте смотреть на вещи здраво. Следует не препираться, а стараться облегчить участь этих несчастных. — Он помолчал и угрюмо сказал: — Не будете ли вы любезны показать мне моих будущих пациентов?
Гость и хозяин поднялись одновременно. У дверей Митоя задержался, вежливо пропуская вперед Нортона.
Жертвы