Пепел державы

— Я ведала, что государь тебе поручит оборонять землю нашу. И ведаю, что будет война, и будут битвы, еще более страшные. Хоть я и баба и несведуща в ваших делах… Но весь народ это знает и ждет… Ждет, что ты его защитишь…

— Голуба моя любимая, — проговорил растроганный князь и, крепко обняв жену, привлек ее к себе…

Он проснулся ночью, смутно вспоминая о том, что ему снилось. А снилось жуткое. Ратники без лиц, грязь, бесконечные стяги, огонь, горящие стены (похоже, псковские), а затем все стихло и пропало. Он глядел на стены, и из пробоин, что возникли от ударов ядер, лилась кровь, и он, князь, стоит в пустом городе с оголенной саблей, оглядывается и видит лишь непроглядную пелену. Что-то ведет его дальше, в пустоту, и он не понимает, взят город или нет, одолел ли он поляков. Князь идет, и в тумане возникает терем, куда ему надобно зайти. А в тереме празднество, играет музыка, стол полон угощений, но чует князь, как невесело здесь, за праздничным столом. Оказалось, это свадьба. Во главе стола сидит безликая невеста, а рядом — жуткий старик с лицом, похожим на восковую маску. Гости жрут руками, от скрипучего смеха их холодок бежит по спине. Князь хочет перекреститься, но не может, и старик, поднимаясь с места, тычет в него пальцем, и гремит его голос:

— Тебе за службу твою воздастся по заслугам твоим! Выстоял ли город?

— Не ведаю, — честно ответил князь и уже чуял, как хочет убежать, лишь бы не видеть этот дьявольский пир.

— Не ведает! Не ведает! — в ответ заскрипели голоса, и снова жуткий хохот со всех сторон. Князь пятится спиной к дверям, но старик, тыча в него костлявым пальцем, кричит исступленно:

— Взять его! За измену — взять!

И гости, обернувшись, ринулись к нему. Сотни рук, таких же костлявых, тянулись к лицу князя, к его одеждам, и он, не в силах поднять саблю, кричал:

— Прочь! Прочь! Прочь!

И открыл глаза. Марья спала рядом, отвернувшись к стене. Темно. За окном шелестел дождь, тяжело стуча каплями по мутным окнам.

— Убереги, Господи, — прошептал Иван Петрович. Зажмурившись, князь повернулся к жене и обнял ее. Но выкинуть жуткий сон из головы и уснуть он уже так и не смог. Едва начало светать (погода стояла дождливая, осенняя), постучал в дверь слуга — надобно было собираться на государеву свадьбу…

Свадьбы в царской семье давно перестали сопровождаться всенародными гуляниями, как было в прежние времена. Тогда вся Москва праздновала, и в столицу специально приезжал люд из окрестных городов и деревень, лишь бы вкусить государевых угощений или (если посчастливится) самого Иоанна Васильевича узреть, хоть издали. Это был шестой брак государя (уже второй по счету, не признаваемый церковью), потому не было ни венчания, ни служб, ни веселого перезвона колоколов, ни ликующей толпы, запрудившей площадь.

Лишь в царских палатах собирались самые близкие государю вельможи, коим надлежало занимать определенные свадебные чины. Иван Петрович Шуйский, наряженный в шитый золотыми нитками богатый атласный кафтан, прибыл во дворец в числе первых — ему надлежало находиться при постели государевой. Здесь он увиделся со своими родичами — четырьмя сыновьями покойного Ивана Андреевича Шуйского. Статный красавец Андрей Иванович вместе с молодыми князьями Хилковым и Татевым "стряпали с платьем", то есть помогали обряжать государя на торжество.

Василий Иванович Шуйский, коренастый, с черным юношеским пушком на щеках и подбородке (пожалуй, самый невзрачный и смирный среди братьев), первым попался на глаза Ивану Петровичу, когда тот прибыл на государев двор.

— Горькие вести, — доложил родичу юноша, хлопая близорукими глазами. — У Торопца Баторием разбит князь Хилков. Государь зело гневен! — И поежился, представляя, каково сейчас там его старшему брату.

— Воевода жив? — осведомился Иван Петрович тут же. Ведь скольких уже потеряли на поле боя!

— Жив, спасся с остатками отряда. Но воевода Черемиси-нов, любимец государев, попал в полон…

Иван Петрович перекрестился, вновь подумал о своем вчерашнем назначении, вспомнил свой сон и тут же отогнал эту мысль. Сперва надлежало пережить этот день…

Иоанн тем временем, ни на день не отлучаясь от управления государством (тем более, когда на русских землях враг!), исполнял свой давний замысел. Уже полгода вынашивал он идею попросить влиятельного европейского правителя быть посредником между ним и Баторием в обсуждениях мира, ибо послов к нему слать бесполезно. Верные советники подсказали государю, что упрямого венгра-католика может смирить его духовный глава — папа римский. Ему-то и диктовал Иоанн послание, едва узнав о поражении Хилкова под Торопцом. Царь знал, что папа и император Священной Римской империи Рудольф давно пытаются создать коалицию против Османской империи. Потому он писал:

"Желаем впредь с тобою, папой римским, и с братом нашим, Рудольфом цезарем, быть в единстве против всех басурманских государей".