Позже князь стоял у постели, ждал, когда приведут молодых. Время тянулось неумолимо долго. Наконец в сопровождении дружек и тысяцкого Иоанн и Мария приблизились к покоям, где все уже было готово для первой брачной ночи — об угощениях, снопах и постели позаботился лично Иван Петрович. Сейчас, наблюдая за тяжелой походкой дряхлого царя и молодой невестой, он с отвращением подумал о том, как старик вскоре овладеет этой молодой плотью. Благо лица он своего не показал, когда приблизился государь — кланяясь, князь опустил голову как можно ниже…
Едва все закончилось, Иван Петрович поспешил домой. Там он переменил платье и без промедления начал собираться в дорогу. Мария, снаряжая мужа, всполошила весь дом, суетливой наседкой носилась по терему, раздавала наказы дворовым девкам и холопам. Обнять Ивана она уже смогла, когда он, облаченный в дорожную сряду, стоял во дворе и был готов садиться в возок. Не ведая, увидит ли мужа вновь (каждую минуту помнила, что ему доверил государь защищать Псков, все думала о проклятом короле Стефане), разрыдалась, уткнувшись лицом Ивану в грудь. Князь торопливо утешал жену, вытирал слезы, просил молиться и ждать. Наконец она замолкла и сама его отстранила.
— Храни тебя Бог, — крепясь, молвила она, глядя мужу в глаза и с достоинством подняв подбородок. Иван Петрович открыл дверцу возка, и она крикнула ему напоследок:
— Понесу я, чувствую. Буду молиться, дабы был отрок. — И почти улыбнулась, силясь не показывать дрожание губ. Князь, замерев, улыбнулся счастливо и хотел было снова броситься к супруге, но она, угадав его намерения, отступила сама и молвила:
— Не надо! Езжай! От долгой разлуки тяжело потом, больно! Езжай!
Когда возок тронулся, Иван Петрович глядел в окошко на свой удаляющийся двор и думал о том, что понял наконец, за кого надобно драться с Баторием. За эти знакомые до боли виды Москвы, которая так же вновь отдалялась, оставаясь позади, за свой дом, с потом и великими силами поставленный им на месте сгоревшего родового терема, за любимую супругу, за их будущего сына. Вот за что! Сжав кулаки, князь вновь подумал о предстоящих неизбежных событиях и мыслями о доме и будущем сыне придавали ему сил…
Глубокой ночью Анна сквозь чуткий сон матери услыхала, как на их двор с глухим топотом вошел конь. Со смутной тревогой она поднялась с топчана, придерживая руками свой округлый живот (верно, третий сын будет!). Укрыв плечи длинным пуховым покровом, накинув на голову плат, Анна перекрестилась и направилась к сеням. Заглянула в закут за печью — сыновья Матвей и Василий спали в обнимку безмятежным глубоким сном. На печи громко сопела Дарья.
— Пожрать дай! Сутки в седле…
Анна не стала будить детей и Дарью, сама начала накрывать на стол. Привычной радости от приезда супруга она не испытывала, и ощущение тревоги никак не покидало ее.
Михайло, весь черный от дорожной пыли, войдя в дом, тут же сел за стол и жадно принялся есть, хватая все подряд. Он не обнял Анну, не взглянул на спящих сыновей — просто молча, по-звериному ел. Анна сидела напротив и с трепетом изучала его лицо, ставшее вмиг словно чужим. О том, почему он оказался дома, вместо того чтобы быть в Невеле, она не решилась спросить.
— Брагу неси, — велел Михайло, не отрываясь от еды.
— Сейчас, — поднялась Анна из-за стола.
— Чего сама? Дашку разбуди!
— Ничего, я сама…
Брагу Михайло пил жадно, как воду. Недобро взглянув на Анну заблестевшими глазами, Михайло молвил глухо:
— Не смей никому в округе молвить, что я тут. Поняла?
И только тогда Анна догадалась, что Михайло просто-напросто сбежал. И она была права — после падения Великих Лук гарнизон Невеля, в коем было всего полторы сотни человек, самовольно покинул крепость, не желая погибать под польскими саблями. Оставив Невель приближающемуся врагу, все разбрелись кто куда, как сбежавшие крысы. И Михайло знал — пока он здесь упивается брагой, Невель уже взят Баторием, занят без боя, брошенный защитниками на произвол судьбы…