Пепел державы

Угрюмо и устало глядел он перед собой. Все чаще нездоровилось, слишком часто. Он оглянулся. Вечерний воздух был свеж, нагретая дневным зноем земля остывала, оседала пыль. Солнце уже садилось и несмело выглядывало из-за верхушки зеленой дубравы. Курбский завистливо слушал тишину и невольно радовался царящему здесь спокойствию. Да, тишины и спокойствия ему все больше не хватало, ибо ему, князю Курбскому, беглецу из Московии, все время приходилось драться и что-то кому-то доказывать. Королю Сигизмунду доказывал свою верность; оттого без малейшего угрызения ходил войной на родную некогда Русскую землю, за которую когда-то не раз проливал кровь. Прочим панам, своим соседям, нужно было доказать, что он по праву владеет отданными ему владениями и что он будет защищать свою вотчину до последнего вздоха. О, эти варварские законы Литвы! Вечные споры, стычки с соседями, порой целые войны. Вооружали холопов, нанимали ратников, бились, а кроме того, строили козни, судились и дрались, дрались! Сильный отбирал у слабого все, что мог забрать. И никто, даже сам король, был не в силах пресечь это варварство. Но Курбский, потомственный воин, за все эти годы не уступил ни пяди земли. Вооружаясь коварством и безграничной хитростью, он лишь преумножал свои владения и богател, чем вызывал всеобщую нелюбовь. Да, его ненавидели, но боялись, князь хорошо знал об этом. Ныне же тяжба, недоверие и ненависть поселились в его доме, и теперь нынешней супруге своей Курбский должен был доказывать, что достаточно силен, чтобы не дать ей отобрать то, чем он владеет…

Семь лет назад он женился на богатой вдове Марии Юрьевне Гольшанской. Дважды овдовев, княгиня сумела оставить за собой имущество и земли покойных мужей, на кои теперь зарились многие соседи. Прослышал о ней и князь Курбский и, заинтересовавшись ею (вернее, ее обширными владениями), он однажды познакомился с княгиней. Статная, с красивым, благородным лицом, она пленила Курбского, и он, обещая Марии Юрьевне любовь и защиту, добился ее руки.

Настоящей страстью был наполнен этот брак в первые годы. Княгиня, умевшая ухаживать за своей внешностью, опытная в пленении мужчин, разжигала в очерствевшем от вечной борьбы князе Курбском настоящий пожар, и он, по обыкновению, садясь днем за переводы духовных книг, со смущением и некоторым стыдом вспоминал минувшие ночи, проведенные с Гольшанской. Забываясь, они говорили о великой богатой династии, которым в наследство останутся обширные вотчины обоих родителей. Княгиня, поглощенная любовью, соглашалась со всем, кажется, позабыв своих уже взрослых детей, рожденных от первого брака (уж они-то как никто претендовали на наследство княгини).

Отношения их были наполнены и ссорами, и тогда в Курбском просыпался "московит", не привыкший, что женщины имеют какое-либо влияние в обществе или выражают недовольство своему мужу. Впрочем, эти нечастые ссоры оканчивались бурным примирением.

Так было раньше, теперь все иначе. Год назад Гольшанская наконец подписала завещание, по которому все земли княгини отойдут Курбскому в случае ее смерти (все же он сумел сломить ее!), чем обратила против себя и своего мужа всю свою многочисленную родню. Ее старшие сыновья, оставшиеся без наследства, волками глядевшие с тех пор на князя, смогли, видимо, переубедить свою мать, и княгиня, опомнившись, поздно осознала, что совершила ошибку.

Даже сейчас, с трудом удерживая в седле налитое свинцом от усталости тело, Курбский живо вспоминал их первую после этого ссору, после которой, как он считал, и закончилась их любовь. Гольшанская с горящими от гнева тазами, простоволосая, обхватив тонкими руками худые плечи, мерила шагами его покои и кричала:

— Ты обманул меня! Ты заставил подписать ту бумагу! Отдай ее мне! Ты не смеешь! Отдай!

— Все эти годы, — тяжело уставившись на нее, отвечал Курбский, сидя за своим письменным столом. — Я только и делал, что участвовал в стычках с твоими соседями и защищал твои земли! Я терял людей, за тебя лилась кровь моих слуг, и теперь я по одному твоему зову должен уничтожить завещание?

Князь лукавил, потери в войнах с соседями были крайне малы и случались редко, но ему надобно было всячески приукрасить свою великую деятельность.

— Я уничтожу тебя! Уничтожу, и у тебя ничего не останется! Убежишь обратно в свои глухие леса, жалкий москаль! — выпучив глаза, крикнула княгиня и невольно отступила, увидев мгновенно вспыхнувший взгляд мужа.

— Еще одно слово, и я велю высечь тебя на конюшне! — с трудом сохраняя самообладание, сквозь зубы ответил Курбский. — Пошла прочь!

И, проклиная его, она уходила, а затем они ссорились снова и снова, и однажды Курбский едва не избил ее палкой, после чего княгиня уехала из Миляновичей в одно из своих имений. "Женщина есть греховный сосуд", — повторял себе Курбский, силясь такими суждениями заглушить душевную тоску. Хоть от разрыва с супругой и было больно, отказываться от ее имущества он был нисколько не намерен, так что в глубине души даже был рад ее отъезду.