Пепел державы

Тем временем в Москве собралась Боярская дума. Царь с наследником, государевы советники, митрополит и бояре обсуждали недавние события, произошедшие в Ливонии. Иоанн был тверд и спокоен, хотя по его бледному лицу и черным кругам под глазами было понятно, что твердость и спокойствие эти давались ему нелегко.

— Новый крымский хан, видать, воюет с далекой Персией по указанию османского султана, — говорил из-за высокого стольца с грамотами Андрей Щелкалов. Он близоруко щурился, когда подглядывал в бумаги, кашлял, оправляя седеющую козлиную бородку. — Но ногайцы пограбили касимовские земли, увели полон и взяли много добычи. Казанская земля волнуется от их своеволия…

Иван Петрович Шуйский, заматеревший, сидел здесь же, в ближайшем месте от государева трона — он был старшим ныне в своем роду. Крепкие руки его, украшенные перстнями, обхватили навершие резного посоха, украшенного драгоценными камнями. Откинув полы атласной ферязи, он чуть склонился вперед, внимательно глядел на Щелкалова. Рядом с ним сидел родич, молодой боярин Василий Федорович Скопин-Шуйский. Когда-то его отец был одним из тех заговорщиков, уничтоживших власть Глинских, а после этого стал главным советником при угличском князе Юрии Васильевиче, младшем брате Иоанна[32]. Полгода назад Скопин-Шуйский получил боярский чин и теперь привыкал к обладанию власти. Он сидел тихо, больше слушал да и по мягкости своей не смел высказывать свои мысли, обычно соглашаясь во всем с Иваном Петровичем.

Подле них, облаченные в атласные кафтаны, отороченные собольим мехом на плечах, сидели Иван и Василий Голицыны. Василий, поднявшись со скамьи, молвил, глядя на государя:

— Ежели крымский хан воюет не здесь, стало быть, сможем заключить с ним ряд? Не придется держать так много войска на южных землях.

Зашумели голоса, заспорили.

— Когда это с крымским ханом удавалось договориться? — выкрикнул со своего места Тимофей Трубецкой, усмехаясь в бороду.

— Меньше держать нельзя, никак нельзя! — отвечал так же с места князь Татев.

— На ливонских землях куда важнее собрать большую рать! — отвечал ему Никита Захарьин. Снова зашумели голоса.

И он был прав. Недавно пришла весть о том, что Венден, одна из главных ливонских крепостей, пала, Магнус вместе с даренным ему когда-то Оберпаленом перешел на службу к польскому королю. Иоанн ожидал этой измены, потому мог внешне сохранять спокойствие, хотя душу переполняли гнев и жажда возмездия.

— Венден надобно вернуть, — сказал он коротко, когда голоса начали стихать. Бояре, склонив головы, согласились с этим приказом.

— Тебе, Иван Федорович, — обратился он к Мстиславскому, — и сыну твоему поручаю вернуть Венден, выступайте скорее, отбейте и Оберпален. Ежели там будет Магнус, возьмите его живым… Уничтожайте любое сопротивление. Надобно остановить поляков в Ливонии…

— Тебе, Никита Романович, собирать войска, — обратился Иоанн к Захарьину. — Как можно скорее…

С военного похода начался новый, 1578 год…

* * *

Стены Вендена изрядно пострадали после осады города Иоанном, теперь же шведы наспех залатали бреши в укреплениях и были готовы к новой осаде — к городу подошла рать под командованием Ивана Мстиславского.

Морозы, а за ними пронизывающие ветра с метущим стеной снегом обрушились вскоре на русский лагерь. В метель Мстиславский, облаченный в шубу, надетую поверх брони, объезжал позиции — сам проверял защиту лагеря и заставы. Рядом, опуская лицо, силясь спрятать его от колючего снега, ехал его сын Федор. Видя, с каким неудовольствием сын следует за ним, князь молвил сурово:

— Слыхал я, как под Ревелем шведы множество пушек попортили в твоем лагере. Для того заставы в лагере и делаются, дабы защитить его от внезапных нападений!

— Были заставы, — с раздражением пробурчал Федор.

— Были бы — ни одной пушки бы не уничтожили! — в сердцах крикнул старый князь, затем, погодя, добавил уже мягко: — Щеки снегом натри…

Войдя в шатер, Иван Федорович тут же при входе перекрестился у образов. Слуги сняли с него облепленную снегом шубу, броню, начали переодевать в сухую одежду. Заиндевевшая борода его начала оттаивать и истекать водой.

Трапезничать князь и его сын уселись тут же, в шатре, за небольшой походный стол. Блюд было немного — князь не позволял себе в походах привычной роскоши. Также здесь не было ни вина, ни крепкого меда — на войне Иван Федорович не пил хмельных напитков и запрещал всем остальным.

— Отец, больше двух недель стоим здесь, бьем из пушек. Когда пойдем на приступ? — исподлобья глядя на отца, спросил молодой князь, так и не притронувшись к еде. Рука Ивана Федоровича, крепкая, с узлами толстых вен, с длинными и аккуратными пальцами аристократа, взялась за двузубую вилку с белым черенком из рыбьей кости. Даже в том, как он сидел, говорил, ел, были видны его княжеская стать и дородство. Медленно двигая челюстями, князь молвил:

— Прежде чем отправлять людей в бой, убедись, что не посылаешь их на верную смерть.

Федор, насупившись, глядел на отца. Иван Федорович поднял на него свой взор и продолжил: