Пепел на ветру

– Где?! – воскликнула я.

Отец неожиданно грациозным, выверенным, почти неуловимым движением отдернул какую-то занавеску. Я увидела ростовой портрет женщины, глядящей вполоборота. На ней платье из дорогой парчи с пышной юбкой, тщательно прописанная газовая шаль на смуглых плечах, много украшений и маленькие атласные туфельки. Ярче украшений сияют агатовые глаза. Маленькая рука с огромным перстнем направлена к зрителю, губы полуоткрыты, женщина как будто что-то говорит, готовясь сама рассмеяться сказанному.

– Ну что, Люба? Как тебе кажется, эта комната, эта женщина имеет какое-нибудь отношение к той старой побродяжке, которую ты встретила в таборе?

«Еще как имеет!» – подумала я, жадно разглядывая портрет моей матери.

Похожа ли я на нее? Кажется, не очень. У меня светлая кожа, светлые глаза. Только волосы такие же – темные, жестко-курчавые, непослушные. И такие же маленькие руки и ноги. А голова, наоборот, большая.

Ноги неуверенно держали меня. Я снова присела к туалетному столику, на яркую, кокетливо изогнутую козетку. Взяла в руки брошь с изумрудом, потом пропустила между пальцами голубоватое жемчужное ожерелье. Отец достал откуда-то большой, инкрустированный камнями и перламутром ларец.

– Складывай все сюда.

– Зачем? – удивилась я и вдруг поняла: все эти украшения, когда-то принадлежавшие моей матери, стоят сумасшедших денег и хранятся именно в ларце. По ящичкам стола их разложил сегодня утром мой отец. Для меня.

Это было так странно, что даже не помещалось и не укладывалось в голове. Я потрясла головой – крупа в банке обычно утрясается, и можно насыпать еще. В голове не утряслось и не уложилось.

– Тебе, Люба, надо побольше сообщаться с людьми и поменьше – с лошадьми, – сказал отец. – Ты становишься просто неприлично похожей на них в повадках.

– Да, – сказала я. – Где сейчас Катиш? Я бы с ней сообщнулась…

Отец дернулся так, как будто у него внезапно заболел зуб, но ничего не сказал. Мы в четыре руки уложили украшения в ларец. Напоследок я надела себе на средний палец тот перстень, который был изображен на картине. Грани центрального камня пускали веселых зайчиков по цветастым обоям, как будто на нарисованные на ткани цветы выпала роса. Перстень был мне велик и болтался.

– Этот бриллиант, к сожалению, желтой воды, – сказал отец. – Но все равно – один из самых больших… Ты никому не должна рассказывать о том, что видела здесь.

– Даже нянюшке и Степке? – удивилась я.

– Пелагее все это ни к чему, а вот твоим дружкам из прислуги – да, им в особенности.