Пепел на ветру

Пелагея сначала воспротивилась было: «У нас своя сыч сычом, то рычит, то свищет, зачем же нам еще неговорящую девчонку-то брать?!» – но потом согласилась попробовать. Нянюшка вообще добрая. Да еще и Бог ее велел ей всякую тварь жалеть. Даже такую, как я или, к примеру, Груня.

Говорят, Груня не родилась глухонемой, а оглохла и замолчала после двух лет, переболев скарлатиной. Семья их безлошадная, отец в Калуге в лавке приказчиком служит, а дома, в Торбеевке, матка с пятью ли, семью ли детьми бьется. Муж как приедет на побывку, так сразу ей нового ребеночка заделает и – обратно в Калугу. Понятно, что матушка Ирина, сама на многодетство иссохшая, к женщине сочувствие имеет. Груня – «лишний рот», «дармоедка», «чего ж тебя Бог не прибрал» и прочее. Иных слов не слыхала, да она и вообще ничего не слышит. И не говорит. А так девчоночка здоровая, чистенькая. Годков ей уже шесть, на два меньше, чем мне.

Решили тут же и увезти. Мать согласилась с радостью. И моя репутация ее не испугала, лишь бы от калеки и лишнего рта избавиться. В минуту собрала узелок и дочку пальцем поманила – иди, мол, сюда. Груня подошла. Но как только Тимофей к ней ручищи протянул, в коляску посадить, – тут и началось. Груня кидалась матери в ноги (та ее отпихивала), лягалась, кусалась и ревела оглушительно, так, как корова ревет, если ее вовремя не подоить. Я сразу подумала: как же это она реветь может, а говорить нет? Может, ей мешает чего, как и мне прежде? Уже интересно.

Когда нянюшка заколебалась: «Может, отступимся?» – я ее за юбку дернула и сказала: «Возьмем Груню. Я хочу». Говорила я тогда мало, а впопад и того меньше. Здоровых вполне девчонок из Черемошни сроду не привечала. Пелагея удивилась и Тимофею отмашку дала: «Крути ее, как нашу крутишь, и в коляску грузи».

В доме Груню хотели пока запереть в чулане, чтоб она привыкла, но я потребовала, чтоб ей сразу постелили матрасик в моей комнате и дали мне кувшин молока, белой булки и изюма. И стала ее приручать.