Пепел на ветру

Нянюшка Пелагея хочет, чтобы я играла с девочками, а не с мальчишкой и собаками. В куклы, в бирюльки, в кольцо, еще во что-то. С малых лет мне приводят крестьянских девочек из Черемошни. В отличие от меня они аккуратно одеты, причесаны, смотрят вниз и похожи на глину с обрыва над Сазанкой. Пластаются и проминаются под пальцами. Я показываю им игрушки и угощаю изюмом и конфетами. Они говорят: «Благодарствуем». Я таскаю их за волосы и бью, а они ревут. Ничего интересного. И непонятно, что сделать еще. Их быстро забирают назад в деревню. Когда я прихожу в Черемошню, девочки подхватывают подолы и разбегаются с визгом, а мальчишки кидают в меня камнями из-за плетней. Если бы я пожаловалась в усадьбе, отец, или Тимофей, или кто-нибудь из конторы пришел бы разбираться. После мальчишек наверняка высекли бы родители. Степка говорит, что так и надо. Но я никогда не жалуюсь. Поэтому в деревне считается, что я не могу запоминать своих обидчиков.

Мы с Пелагеей едем в коляске в Торбеевку. Тимофей за кучера. С собой у нас короб с материей, лентами и кружевами. В Торбеевке живет портниха. Она будет шить три платья для меня (на мне все быстро изнашивается), сарафан для Пелагеи и еще что-то для Насти. Торбеевка – большое село, почти триста дворов. Земли на всех не хватает. Бескрайние вроде бы поля порезаны на узкие полоски, как праздничный пирог в бедной семье. Да и большая часть земли малоурожайная, суглинистая. Чтобы прокормиться, крестьяне ищут дополнительных заработков. В каждом селе – свое ремесло. В Торбеевке издавна портняжничают и обшивают всю округу. В Алексеевке, что возле железной дороги, живут извозом. В лесной Черемошне мужики плетут кошелки и лапти. А девушки уходят с весны на торфяные разработки, где зарабатывают себе деньги на приданое и злую болезнь суставов в придачу (Пелагея тоже когда-то так работала, она мне и рассказала). А вот крестьяне из Песков придумали, как мне кажется, самое интересное. Их бабы с детьми каждую осень год «пожарниками» ездят в Москву нищенствовать и собирают немалые деньги – «ничего не осталось, все погорело, детишки кушать просют…».

Портниха пробовала снять с меня мерки. Это было долго и весело, но в конце концов меня в риге все-таки поймали. Притом портнихин молодой пес, который, конечно же, присоединился к общей суматохе, напрочь оторвал мне подол, и пришлось еще ждать, пока хоть на живую нитку прихватят. На обратном пути мы с Пелагеей к матушке Ирине заглянули. У Пелагеи к матушке были какие-то дела.

Тут она нам Груню и сосватала.