Пепел Нетесаного трона. На руинах империи

Пока ее привязывали, Джонон снова поднялся на кормовую надстройку, застыл высоко над происходящим. Остальные – и моряки, и солдаты – остались на средней палубе смотреть казнь. Среди других стоял Киль, но у него одного лицо не выражало никаких чувств. Ни отвращения, ни удовлетворения. Он глядел с умеренным интересом, как наблюдают за ходами на доске: увлекательная игра, но исход зрителю безразличен.

– Приступайте, – приказал Джонон, когда закрепили веревку.

Исполнители медлили.

– Приступайте, – повторил адмирал.

На сей раз они потянули снасть, опуская Гвенну к воде.

– Двести двенадцать, – сказала она, поравнявшись с перилами борта и кивнув команде.

Когда ступни коснулись воды, Гвенна глубоко вздохнула, расслабила мышцы и постаралась замедлить биение сердца. Волны лизнули бедра, коснулись пояса, шеи, и вот она уже под водой, скребет по шершавому днищу. Сперва она сочла за маленькую удачу, что вода здесь теплая. На севере протягиваемые под килем моряки, случалось, умирали от переохлаждения. Потом кожу порезали первые ракушки. Она ждала, что те будут вроде ножей. Оказалось, хуже. Неровные края морских желудей не резали чисто, а драли, оставляя длинные рытвины. Страшная боль чуть было не выбила из головы обдуманный заранее план. Она беспомощно волочилась на веревке, и ракушки рвали ее на ленточки.

Потом она чудовищным усилием развернулась лицом к борту. Опасное движение – она рисковала лишиться глаза или разбить лоб о киль, зато, оказавшись животом к кораблю, сумела свернуться, подтянуть локти и колени, отгородиться ими от днища. Она неуклюже поползла вдоль обшивки. Примерно так Гвенна кралась по земле, получив задание снять снайпера, только здесь ни хрена не видела, колени и запястья были связаны, морские желуди кололись куда больнее камушков, и дышать она не могла. В груди заныло. При каждом движении ракушки все глубже въедались в локти и колени, но лучше намятые кости, чем рваные раны на спине, бедрах и боках. Если свести повреждения к небольшим участкам, кровью она не истечет.

К тому времени, когда Гвенна оказалась у киля, легкие пылали огнем. Счет времени она потеряла. И не могла определить, медленно движется или просто слишком много потратила сил, отталкиваясь от корабля. Не то чтобы это что-то меняло. Пока она под водой, надо задерживать дыхание, а уж на что она в бытность кеттрал не жалела времени, так это на отработку погружений. Обскребая собой другой борт, она мысленно завела песню, звучавшую на пирушках кеттрал.

Ей и ему рому налей!
Завтра в бой, а сегодня пей.
И стерве-удаче плесни, не жалей
Рому, эгей, рому!

Пьет командир,

Пьют лич и пилот,
Кто отлетался – вдвое пьет,
И даже снайпер сегодня хлебнет
Рому!

Те, кто стоят у последней черты,

Тупые упрямцы, железные лбы
с нами нальют и с нами хлебнут
Рому!

Ночью на черном кровь не видна.

Мы не вернемся, так выпьем до дна
За новый набор на Острова
Рому, эгей, рому!

Она была привязана так, что первыми над водой показались ступни, потом бедра и последней, мучительно медленно, голова. Рывками втягивая в себя воздух, она получила волной по лицу, захлебнулась, подавилась, попыталась дышать сквозь кашель. Мокрые волосы облепляли лицо, лезли в нос и в рот, закрывали глаза. Собравшись с силами, она их стряхнула.

Она болталась вверх ногами над дальним бортом, головой чуть ниже уровня перил. Над перилами стояли Киль, и Паттик, и Чо Лу – весь корабль, Кент его дери, собрался! Она еще раз глотнула воздуху, нашла глазами просоленного старого моряка – тот примостился с краю, кусал губу.

– Сколько? – крикнула она ему.

Вернее, попыталась крикнуть. Набрякшие водой слова застревали в глотке, но он все же расслышал и ответил:

– Сто девяносто девять.

– Сто девяносто девять! – возмутилась она. – Кой хрен ведет счет?

– Я веду, – ответил старик.

– А ты кто такой? – грубо осведомилась Гвенна.

У нее болело все. Плечи, запястья, легкие, колени, локти и еще раз локти – раскровавленные, разбитые локти. Разговором можно отвлечься от боли.

– Генир, – ответил моряк.

– Ну, старый хрыч Генир, в другой раз считай помедленней, – велела она.

– Помедленнее? – опешил тот.

– Я тут решила перебить прежний счет, да так, чтобы никакой хрен не сказал потом, мол, дело нечисто, они там слишком быстро считали.

Генир вылупил на нее глаза, по его лицу расплывалось недоумение. А вот кто-то другой, невидимый для висящей в воздухе Гвенны, коротко рассмеялся от неожиданности.

– Свет Интарры, крутая сука, – буркнул другой.

Она унесла с собой эти слова под воду, прижимала к себе, повторяла, как молитву, хранила в памяти, будто слова могли спасти, будто были крепче веревки, глубже воды и тверже острых ножей на днище.

Крутая сука. Крутая сука. Крутая сука.