Пепел Нетесаного трона. На руинах империи

Акйил взял первый попавшийся листок, изучил рисунок: лепестки кривые, стебель слишком короткий, тени – невнятная мазня. У них в Ашк-лане ребенок лет шести-семи нарисовал бы лучше. Конечно, в Ашк-лане дети лет шести-семи только и делали, что рисовали. Ну еще медитировали и бегали по горам, но большей частью рисовали. Адер же, по ее словам, впервые взяла в руки кисть.

– Долго мне этим заниматься?

Он мог бы предположить – тысяч пять рисунков, десять, – но подозревал, что такие догадки не улучшат настроения императора.

– Долго. Каждый из монахов испытывал трудности в том или ином предмете.

– Я не монах, а аннурский император. Мне редкий день выпадает время спокойно помочиться, не то что рисовать.

– Не я изобрел кента.

– Наверняка есть более быстрый путь.

Увидев пару недель назад Акйила, невредимым выходящего из кента, Адер с удвоенным прилежанием взялась за ученье. Пропало – почти пропало – изначальное недоверие, сменившись стальной решимостью. Акйил не сомневался: будь врата под ее дворцом кирпичной стеной, Адер бы ее прошибла. Увы, пустота под аркой оказалась неподатливей кирпича.

– Кшештрим так и задумали свои врата, чтобы человек через них не прошел, – покачал он головой. – Чтобы их использовать, вам надо научиться устранять в себе все человеческое. На такое за две недели не натаскаешь.

Он поймал себя на том, что сочувствует женщине. Император и дочь императора! Пока он боролся за жизнь в Ароматном квартале, ей слуги подносили все на золотой тарелочке. Пока он морозил себе яйца в Костистых горах, она жила – роскошнее не придумаешь. Ей, должно быть, и в голову не приходило, что некоторые вещи нельзя купить или вытребовать. К чести Адер, она не стала затягивать спор.

– Чем мне заниматься дальше?

– Продолжать, – указал на рисунки Акйил. – Только теперь рисуйте цветок перевернутым.

– Перевернутым?

Он кивнул:

– Ваша беда в том, что вы слишком хорошо представляете, как выглядит цветок. И рисуете свое представление, а оно заслоняет от вас действительность.

– Так мне что, подвесить клятый цветок вверх ногами?

– Да, чтобы мир снова стал вам незнаком.

Непрошено вспомнилась Тощая Краля: девчонка, памятная ему с детства, стала совсем другой, незнакомой женщиной. После карточной игры Акйил не возвращался в квартал, но события той ночи застряли в памяти, как рыбья кость в глотке – ни выкашлять, ни проглотить. Та девочка приходила к нему в кошмарах, когда он считал ее мертвой. А теперь, живая, она наяву преследовала его чувством вины: вина поскуливала под ногами, шумно дышала в ухо. Не сказать чтобы он понимал, что с ней делать. Краля его помощи не желала – это ясно. Может, и вовсе ничьей не желала.

Он вернулся к Адер, к ее никудышным рисункам.

– Вы должны увидеть мир необычными глазами, – сказал он, подхватывая нить беседы.

Адер неожиданно рассмеялась:

– За многое меня корили, но никто еще не говорил, что у меня обычные глаза. – Когда она откинулась в кресле, огоньки в ее радужках замерцали. – Мне нужно, чтобы ты сходил еще раз.

Он медленно кивнул. Просьба – если то была просьба – не стала неожиданностью, но он хотел услышать от нее объяснения.

– Зачем?

– Если ты не ошибся, у меня на овладение этим уйдут годы.

«Не вы владеете пустотой. Она владеет вами».

Каждый раз, когда хинские монахи повторяли эту древнюю премудрость, Акйилу хотелось их придушить. Зато с каким удовлетворением он твердил ее теперь, оказавшись на их месте.

Адер стиснула зубы. Ее радужки полыхнули.

Он поднял палец, не дав ей заговорить, и нацелил на нее.

– Стойте. Вот это – гордость. С основательной примесью… – Акйил прищурился, – гнева и нетерпения.

– Я плачу тебе за познания, а не за дерзости.

– Вы стары.

– Мне тридцать лет.

– Хин иногда приступали к учению, не достигнув и пяти. Хуже того, вы богаты и могущественны. Все это порознь могло помешать вам достичь ваниате. Вместе взятое способно вас погубить. Вам, чтобы выжить, необходим дерзец. Нужно, чтобы вам кто-то грубил. Напоминал, что выстроенное вами «я»: император, пророчица, Малкениан – всего лишь слова. Вы платите мне, понимаете вы это или нет, за то, чтобы я расколол скорлупу.

Она не сводила с него глаз. Акйил, хоть и был не один год знаком с ее братом, все ждал, что огонь в этих глазах начнет потрескивать и рассыпать искры, но он горел беззвучно.

– А когда скорлупа расколется, – заговорила наконец Адер, – что окажется внутри?

– Ничего, – улыбнулся он.

– И как, по-твоему, будет жить Аннур с ничем на Нетесаном троне?

– А как ему живется с вами?

На этот раз ее лицо отразило чувства, не подобающие императору: стыд, сомнение, раскаяние – отразило и тут же скрыло.

«Каково это, – задумался Акйил, – держать на своих плечах целую империю?»

Ему вот и Йеррин казался непосильной ношей, а ведь Йеррин – просто старый монах, который почти выжил из ума и вряд ли долго проживет. Когда добавились мысли о Крале, он почувствовал себя в круговой осаде. А ведь ему приходилось заботиться всего о двоих. Адер – о миллионах.

Она овладела собой, своим лицом, и кивнула.

– Я много с чем не справляюсь. Потому и прошу тебя.