Гвенне хотелось разрыдаться, хотелось перерезать пустослову горло.
– Что это вы говорите?
– Возможно, так и есть.
– Он погиб. Его убили. Зарезали на ступенях Кораблекрушения.
– Вы видели его смерть?
– Лазутчики Фрома видели, – неуверенно мотнула она головой.
– А какого вы мнения о разведке Фрома?
Кулаки у нее сжались так, что хрустели суставы. Из груди бурей рвался вопль.
– Сон – не явь. Здесь все лжет!
– Не все, – обронил Киль.
Она закрыла глаза, всмотрелась в сражающегося Талала, потом перевела взгляд ему за спину. Она узнала шаткие деревянные лесенки. Это на Арене в Старой гавани, где верховные жрецы устраивают кровавые состязания. Если Талал уцелел, если его не убили, он, пожалуй, мог попасть туда. Его могли заставить сражаться во славу их чокнутых богов. И конечно, заковали бы, понимая, как он опасен. И человека, прикрывавшего ему спину, она знать не могла. Надежда обжигала, как чумная горячка.
– Вдруг он выжил. – Открыв глаза, она увидела, что Киль ей кивает. – Или это сраный трюк, новый приступ заразы.
Он опять кивнул, будто ответ был ему безразличен.
Гвенна заскрипела зубами.
– Ну, Шаэль меня побери, если сдохну, пока не узнаю, где правда.
На следующий день они потеряли Булта: вот он прорубается сквозь заросли, а вот за деревьями раздается хруст костей. Пока Гвенна оборачивалась, его порвали пополам. Туловище пропало. Остались еще подергивающиеся в кровавой луже ноги до бедер. Не с кем было драться, некого догонять, не от кого бежать и сдаваться некому. Просто ноги. Куски мяса, только что бывшие человеком.
В ту ночь никто не думал ложиться, хотя солнце давно село. Казалось бы, все опасаются леса, все начеку, готовы встретить новую атаку, но невеселая правда состояла в том, что с такой же опаской все косились друг на друга, будто самая страшная угроза уже проникла в лагерь. Кто-то шепнул, что видел горящие в чаще глаза. Другие уверяли, что за ними охотится не одно чудовище, а целая стая. К полуночи снова едва не дошло до драки – каждый доказывал свое, описывая чудище, которого в глаза не видел, пока Гвенна не разогнала спорщиков. Чо Лу с Паттиком сели спина к спине и вглядывались в темноту, а Чент с Вессиком и Лури стаей голодных псов рыскали вокруг.
Гвенна хотела уложить хоть Крысу, но девочка отказалась уходить в палатку.
– Здесь, – сказала она. – Здесь с Гвенна Шарп.
Пришлось Гвенне сесть, позволив Крысе пристроиться рядом.
– Берегись, – прошипела та, глядя на Чента. – Берегись плохой.
– Знаю, Крыса, – кивнула Гвенна. – Я берегусь.
Яростной бдительности хватило ненадолго: веки у Крысы сомкнулись, ее сморила усталость, и девочка склонилась на колени Гвенне. Гвенна хотела ее подвинуть – ужасно неудобно она лежала, – но остановила себя. Среди больного, сплюнутого Шаэлем мира только тяжесть детского тела казалась настоящей. Все кругом уплывало, а неглубокое, ровное дыхание девочки связывало мир воедино. Вытянув короткий клинок, Гвенна положила его рядом. Если придется драться, придавившая ее к земле Крыса помешает, но все равно от драки до сих пор было мало толку.
Она нерешительно опустила руку на детское плечо. Девочка отощала даже в сравнении с днями в карцере – сказались джунгли, бесконечный путь и скудный паек. Если она выглядела дикаркой, когда они впервые увидели ее в пустом городе, то теперь – вдвое. Гвенна выпутала из свалявшихся волос прутик, потом колючку, потом раздавленного жучка. Безнадежно – вся голова превратилась в грязный пропотевший колтун, – и все-таки Гвенна не оставляла своего занятия. Ей пришла мысль, что никогда раньше она не занималась таким делом. Видела, может, ребенком, может, в праздничные дни, как родители приглаживают или расчесывают волосы своим детям, но отец у нее был лысым, а старшие братья чему только ее не учили: наточить ножи, подковать лошадь, убить ежа, – но волос никогда не касались. Гвенна час за часом, прядь за прядью разбирала спутанные кудряшки, пока в просвет ветвей не заглянула луна. Тогда она замерла, заглядевшись в бледное личико Крысы. И впервые за много дней почти почувствовала себя человеком.
А потом услышала шаги.
Она напряглась, перенесла руку от детских волос к рукояти меча. За краткий миг безумие болезни снова запустило в нее свои когти. Она готова была оттолкнуть Крысу и вскочить, но Джонон заговорил раньше:
– Я не убить вас задумал.
Звук голоса и запах показывали, что он стоит в нескольких шагах за спиной.
Слово «убить» отозвалось в Гвенне странным волнением. Как ей хотелось, чтобы он попробовал: бросился на нее, дал хоть малейший повод…
Крыса забормотала во сне, шевельнулась, обхватила ее колени, и возбуждение улеглось.
– Тогда лучше не стойте у меня за спиной.
Джонон хмыкнул и переступил так, чтобы она его видела. В руке он держал мех с водой, но другая все тянулась к кортику, словно ей чесалось ухватить оружие.
– Что вам надо? – спросила Гвенна.
Он поморгал, уставившись на нее, словно не ожидал здесь увидеть, и покачал головой. Утер пот со лба и глотнул воды из меха.
– Оно нас убивает, – сказал он. – Габбья.