Пепел Нетесаного трона. На руинах империи

– Кое-кто из собратьев-жрецов уверял меня, что это ошибка. Неверных, говорили они, нельзя допускать к священному состязанию. Я не согласна. Мы в Домбанге так давно не видели чужеземных солдат, что некоторые забыли об их существовании. Мы убедили себя, что Аннур слаб, глуп, изначально обречен. – Она покачала головой. – Посмотрите, как сражаются эти воины, и скажите мне, похожи ли они на слабаков и глупцов? Возможно, они погибнут, но их присутствие напомнит вам, что кто-то – будь то Аннур, племена Поясницы, пираты, кто угодно – всегда ждет случая отобрать вашу свободу. Сколько бы вы ни высмеивали их, я им благодарна, как благодарна тем крокодилам, что много лет пытались оторвать мне руку или ногу; как благодарна богам, которые лишили меня руки…

Ванг Во помолчала, воздев культю.

– Они напоминали мне: не забывай, не позволяй себе разлениться. Вот почему трое аннурцев выступят в первом поединке этих святых дней.

– В первом, – пробормотал Мышонок.

Мгновение тишины, и Арену прорвало воплями. Слов Рук не разбирал, но слышал ярость, нетерпение, звериный голод десяти тысяч голосов. И чувствовал, как в ответ что-то поднимается в нем самом, как горечь перерастает в готовность к бою.

– Сомнительно, чтобы они ухватили тонкий смысл ее выступления, – заметил Тупица.

– Они хотят видеть нашу смерть, – сказал Рук.

– Смею посоветовать, – вмешался Коземорд. – Разочаруйте их.

– С кем мы деремся? – спросила Бьен.

– Она выберет таких, чтобы показать пример, – ответил Талал. – Одно дело – выставить пару аннурских пугал…

– Мы не аннурцы, – перебил Рук.

Солдат взглянул ему в глаза.

– Сегодня – аннурцы. И верховная жрица на нашем примере хочет показать две вещи: во-первых, мы все еще опасны, и во-вторых, – нас можно убить. Она выставит против нас сильных бойцов.

– О!.. – вырвалось у Бьен.

Сдержанное восклицание, как если бы она заметила на рынке давнюю приятельницу.

Ванг Во не покинула помоста, но указывала теперь на запад, на отсек на дальней стороне круга.

– Кочет, – сказал Рук; в жилы ему плеснул горячий яд.

– Следовало ожидать, – медленно кивнул Талал.

Когда толпа унялась, Ванг Во заговорила снова:

– Против аннурцев в первом поединке нынешних святых дней я ставлю троих, подготовленных Ло Дао. Вам незнакомы имена, данные им родителями, поэтому я назову их теми, что вы знаете: Кочет, Змеиная Кость и Жаба.

Чудовище крякнула, как от удара.

– Удачей не назовешь, – заметил Тупица.

Рук, никого не слушая, вглядывался через песок туда, где покидали свой отсек трое Достойных.

Гребень черных волос на голове у Кочета так и сверкал; сверкали и бубенчики у него на запястьях и лодыжках, и зубы в улыбке. Он, как обычно, был обнажен до пояса, мускулы смазаны маслом. В отличие от многих Достойных, он казался расслабленным, готовым ко всему и довольным. Помахав толпе, Кочет запрокинул голову и громко прокукарекал. Десять тысяч домбангцев закукарекали в ответ. Рядом с Кочетом сжимал кулаки Жаба. Змеиная Кость подняла руку. Рук с трудом разглядел в ней подвешенную за хвост мышь. Зверек дергался и бился. Женщина поднесла его к глазам и, выпустив, подхватила зубами. Рук не услышал, но представил, как хрустят у нее на зубах косточки и лопаются внутренности. Ему и самому приходилось так закусывать – когда-то. Выпуская струйки крови из уголков рта, Кость сделала два жевательных движения и проглотила. Толпа встретила это восторгом, превосходящим даже доставшийся Кочету. Тот как будто не был в обиде. Пока Змеиная Кость утирала кровь с подбородка, Кочет скользнул взглядом по рядам трибун и остановил его на тройке Рука. Он поманил их к себе корявым пальцем.

– Вот дерьмище, – сказала Чудовище.

– Дерьмище, – поддержал Мышонок.

Конечно, они были правы. Из всех троек Кочет со Змеиной Костью и Жабой представляли наибольшую опасность. Рук видел, как они во дворе разделываются с другими тройками – неизменно с оскорбительной легкостью. Осознав это, он должен был ужаснуться. Но, заглянув в себя, нашел только темное алчное желание. Этот бой будет совсем не похож на отборочные поединки. Змеиная Кость и Кочет ошибок не допустят. Жаба не запаникует. Не будет времени медлить и прощупывать. Рук понял, что рад этому.

Месяц за месяцем, с самого пожара в храме, он цеплялся за свою веру, силился удержать ускользающую от него богиню. Даже когда насмерть бился с Санг Бычихой, даже когда сеть стягивалась у него на горле, ему выпадали мгновения – доли удара сердца, но все же время усомниться, заколебаться, возненавидеть то, что он делал. Был вынужден делать.

Сейчас, ступив на песок, он понял, как устал от сомнений и колебаний. Наверное, из него получился бы служитель Эйры, настоящий служитель, но Рук упустил возможность. Он мог бы не возвращаться в дельту, не сопротивляться погромщикам в горящем храме, не давать отпора другим Достойным. Богиня испытывала его, и он провалил испытание. Он проваливался раз за разом, но до этой минуты еще искал обратный путь в благодать Эйры, уверял себя, что им не придется никого больше убивать, что они сумеют выбраться с Арены, затеряться в дельте…

Он ошибался во всем.