Пепел Вавилона

— Сегодня объявились Гиес и Басрат. Их считали погибшими, но они укрылись под горой где-то в Юлийских Альпах. Наверное, не собирались высовывать нос, пока все не утрясется, но ты же знаешь Аманду. Не успокоится, пока все не признают, что она лучшая. Не понимаю, чем они тебе нравились.

Она слишком поздно заметила ошибку, и что-то огромное и опасное шевельнулось в ее сердце. Она глубоко вздохнула, прикусила губу и продолжила заворачиваться в сари.

— Когда возьмем под контроль Вольный флот, нужно будет что-то делать с эмиграцией. Никто не захочет оставаться на Земле. Я сама могла бы улететь. Жить на пенсии на берегу какого-нибудь чужого океана, где не буду чувствовать ответственность за то, чтобы волны поднимались и опускались. Марс никогда не разберется со своими делами. Смит? Он делает хорошую мину при плохой игре, но никакой он не премьер-министр. Он сиделка в хосписе, где умирает республика. Когда мне начинает казаться, что у меня плохая работа, достаточно просто с ним выпить, чтобы полегчало.

Все это она уже говорила раньше, в той или иной вариации. Каждый день приносил что-то новое: рапорты с поверхности планеты, с дронов-наблюдателей вокруг Венеры, от ее агентов на Япете, Церере и Палладе. Пока Вольный флот изо всех сил старался сделать так, чтобы АВП на его фоне выглядел разумным и рациональным, Фред Джонсон мог быть полезен, налаживая контакты с жителями Пояса, понимающими, как опасен Марко Инарос и как уже причиненный вред может вырасти в геометрической прогрессии. Господь свидетель, он ни разу не приносил добрых вестей. Но несмотря на все новости, на неумолимое тиканье часов, были темы, к которым она возвращалась снова и снова, как к любимой книге. Или поэме. Слова, которые она говорила потому, что уже говорила их раньше.

— Ты как-то читал мне одну вещь. О черных соснах, — сказала Авасарала, копаясь в шкатулке с украшениями в поисках ожерелья и золотых браслетов, подходящих к вышивке. — Помнишь? «Все, что было, прошло, ля-ля-ля-ля-ля-ля, проложив мне дорогу в рай». О том, что семенам нужен огонь, чтобы прорасти. Я еще сказала, что это похоже на вирши второкурсницы о расставании с дружком-уродом, но с претензией на глубокомысленность. Те стихи. Я не могу выкинуть их из головы, и вспомнить тоже не могу. Это бесит.

Она надела браслеты. Ожерелье казалось слишком легким. Она села у стола, подкрасила глаза, нанесла почти гомеопатическую дозу румян на щеки. Ровно столько, чтобы выглядеть более живой, чем она себя ощущала. Но недостаточно, чтобы все увидели, что она нанесла макияж. Запах румян напомнил о квартире в Дании, в которой она жила в университетские годы. Боже, что только не лезет в голову. Закончив, она посмотрела на ручной терминал. Индикатор записи все еще горел. Авасарала улыбнулась в камеру.

— Пора надевать маску и идти. Тебя еще не нашли, но я говорю себе, что найдут. Что я бы знала, если бы ты умер. Я этого не знаю, значит, этого не случилось. Но становится все тяжелее, любовь моя. И если ты не вернешься в ближайшее время, я запишу столько сообщений, что ты будешь просматривать их полсеместра.

Если, подумала Авасарала, будут какие-то семестры. Или курсы поэзии. Или хоть что-то, что составляло ее жизнь до падения метеоритов. «Всегда будет поэзия», — прозвучал в ее голове голос Арджуна.

— Я люблю тебя, — сказала она в терминал. — И всегда буду любить. Даже... — она не говорила этого раньше. Не позволяла себе думать. Все когда-то бывает в первый раз. И в последний. — Даже если тебя больше нет.

Авасарала выключила запись, исправила ущерб, нанесенный слезами макияжу, и поклонилась будто актер, выходящий на сцену. Когда она вновь подняла взгляд, он стал жестче. Она набрала Саида, и он тут же ответил. Он ждал.

— Доброе утро, мадам секретарь.

— Брось ты эту хрень. Что за свежее дерьмо поджидает нас сегодня?

— Через полчаса у вас встреча с Горманом Ли из научной службы. Затем завтрак с премьер-министром Смитом. Интервью с Каролем Степановым из «Восточного экономического вестника», а потом встреча с комитетом по стратегии. Она продлится до ланча, мэм.

— Степанов. Тот, что получил премию Чийдема Токера три года назад за статью о Дашиель Мораге?

— Я... я могу проверить, мэм.

— Твою же мать, Саид. Держи уже руку на пульсе. Уверена, что это он. Мне нужно поговорить с его женой до встречи с ним. Можем мы куда-нибудь его втиснуть в районе обеда?

— Могу найти местечко, мэм.

— Давай. И убедись, чтобы встреча со Смитом прошла в приватной обстановке. Мне надоело, что меня разглядывают под микроскопом. Если вдруг у меня в заднице вырастет полип, я узнаю об этом из «Ле Монд».

— Как пожелаете, мэм.

— Так я желаю. Пришли кар, и давай покончим с этим.

Горман Ли был худым человеком со светло-каштановыми седеющими волосами и нефритово-зелеными глазами. Авасарала решила, что это косметика. После падения метеоритов его слишком резко повысили, и это до сих пор ощущалось в его чрезмерно серьезных манерах.